— Так-то лучше, капитан, — проговорил хозяин кабинета. — А теперь распишитесь вот здесь...
Перед глазами у меня возник край какой-то ведомости. Верхнюю часть бумаги Железный Болек старательно прикрывал рукой. Я углядел лишь номер 19-й и фамилию «Гурвич» рядом с ним. Фамилия «Лаптев» шла под номером 20.
— Что это?
— Не пугайтесь, капитан. — Глава администрации уже протягивал мне обкусанную шариковую ручку. — Не договор купли-продажи вашей души. И не заявление о приеме в масонскую ложу... Всего лишь нулевая форма, подписка о неразглашении. Как работнику органов, вам такая бумажка должна быть хорошо знакома... Ну же, ставьте автограф! Вы хотите знать правду или уже передумали?..
Загипнотизированный последней фразой, я поставил свой росчерк.
Сердечная болезнь быстро сближает разных людей. Тем более если это болезнь главы государства.
— ...Надеюсь, вы теперь верите, — закончил я, — что ваш «Мститель» не представляет прямой угрозы для жизни Президента.
Дружок Волкова оказался понятливым — насколько вообще бывают понятливы капитаны ФСБ. Сперва на его мужественной физиономии взыграла было решимость разнести к чертям осиное гнездо кремлевских интриганов. Однако затем он и сам, как миленький, угодил в реестр интриганов под номером двадцатым.
С моей подачи он довольно скоро сообразил: кремлевский лазарет для террориста недосягаем. Если мы сохраняем тайну, никто даже не станет искать там Президента. А пока двоечник с бомбой гуляет на свободе, мы можем законно оправдать любые меры безопасности. И не надо лишний раз объяснять, почему наш Президент никому не показывается на глаза...
— Теперь, пожалуй, верю, — сказал капитан и покосился на Рашида Дамаева. На протяжении всего моего рассказа кремлевский эскулап исправно кивал в нужных местах. — Но...
— Но... — повторил я вслед за ним.
Я почти не сомневался, что теперь этот Лаптев что-то у меня попросит. Недаром ведь он кинулся сразу ко мне, минуя свои кагэбэшные инстанции. Такой прыткий и все еще капитан. Наверное, начальство его зажимает, не дает хода, присваивает заслуги... А тут есть хорошая возможность отличиться. Хочешь майора? Будет тебе майор.
— Но человек с полным рюкзаком взрывчатки должен быть найден, — упрямо произнес капитан. — Он опасен.
Так я и думал! Ему не терпится стать героем. Человеком, Который Предотвратил Покушение На Президента — все шесть слов с большой буквы. Бог с тобой, геройствуй. Только не путайся под ногами.
— Конечно, опасен, — легко согласился я. — Найдите его и глаз с него не спускайте. Уже в понедельник сможете его арестовать.
— А если что-нибудь случится до того?
Настырность Лаптева показалась мне нелепой. Самое худшее уже случилось, подумал я. И гораздо раньше понедельника.
— Тогда сразу свяжитесь со мной, — велел я и написал на листке телефон приемной. — Вот, возьмите и не тревожьте больше Волкова. Звоните прямо сюда. Считайте, ваше дело на контроле администрации Президента. Я держу руку на пульсе... Все, спокойной ночи и спасибо. Вы мне очень помогли.
Тут я нисколько не слукавил. Пока ты в цейтноте, блестящую идею самому родить трудно. Зато можно выхватить ее из воздуха, из мусора, из всякой белиберды. Пылкий капитан с его обкуренным бомбистом подарили мне отличную мысль. Срочный переезд президентской дочки в Завидово — вот он, идеальный вариант для уикенда. Подальше от Кремля и от медсанчасти. Подальше от меня и от вопросов, которые она захочет мне задать и на которые я не смогу ответить... Прежде я не знал, как без особого вранья уговорить Анну. Теперь знаю. Террорист — это убедительно.
Я выпроводил капитана из кабинета и передал его в руки Паши. Как только они скрылись, я сказал Ксении:
— Запомни, это был капитан Лаптев. Героический человек. Я дал ему номер твоего телефона. До понедельника не вздумай меня с ним соединять.
Когда я вернулся в кабинет, кремлевский врач Дамаев все так же сидел в дальнем углу комнаты и теребил в руках какую-то бумажонку. Выглядел он ужасно. За последний час, проведенный им в лазарете, некогда моложавый кремлевский эскулап успел состариться еще лет на десять. Днем я дал бы ему шестьдесят с гаком, а сейчас — все восемьдесят.
Хорошо, я хоть заранее успел намекнуть Ксении, что Рашид Харисович переживает из-за болезни нашего общего друга — министра финансов. «А что, Гурвич так плох?» — расстроилась сердобольная Ксения.
«У него порок сердца», — скорбно соврал я, одновременно стараясь припомнить, какую же хворь я назвал пресс-секретарю Баландину. Впрочем, тот все равно не поверил.
— Давайте сюда ваш листок, — приказал я.
Постаревший эскулап молча протянул мне список номер два. В нем значилось всего пять фамилий из первого списка: я, сам Дамаев и трое реаниматоров. Остальные пятнадцать человек из двадцати знали теперь всего половину правды. Притом лучшую.
— А Макин не в курсе? — спросил я.
— Нет, — хрипло пробормотал Дамаев. — Он ведь снаружи сидит.
— А Шульпяков? — Я имел в виду полковника ВВС, который носит президентский «ядерный чемоданчик». Шульпякову полагалось сидеть не дальше, чем у внутренней двери в палату. К счастью, на эту секретную должность у нас всегда отбирают глухонемых. Полезная традиция.
— Тоже нет. Не заметил...
Я еще раз взглянул на пять фамилий. Ничего, терпимо. Реаниматоры уже на казарменном положении, а Рашид будет молчать.
— Как это случилось? — Я сложил бумажку и спрятал ее в карман.
— Стимуляторы... — На лейб-медика жалко было смотреть. — Мы задали предельный режим... Поймите, у нас не было выхода! Прямой массаж ничего не дал!
— Тише-тише, Рашид Харисович, — почти ласково проговорил я и похлопал доктора по плечу. Меньше всего я хотел, чтобы и у Дамаева внезапно отказало сердце. — Сколько вы сможете имитировать глубокую кому?
— Сутки, — шепотом сказал Дамаев. — Я подключил кардиограф к метроному. Он выдает на экран слабый устойчивый импульс. Но скоро необратимые изменения уже не спрячешь...
Я посмотрел на циферблат. Десять минут, как началась суббота. Нам бы ночь простоять и день продержаться. И еще одну ночь. И еще один день.
— Двое суток, — отдал команду я. — Делайте, что хотите, но дайте мне двое суток. Меньше никак нельзя, запомните. Идите и трудитесь, только сами не вздумайте умереть. Поняли? Я не умею обращаться с вашими приборами... Ну, идите же!
Кремлевский эскулап встал с места, деревянно кивнул, затем траурными глазами глянул на меня.
— Но объясните мне, Болеслав Янович, — с отчаянием прошептал он, — зачем нам все это нужно? Пусть не через сутки, пусть через двое все равно это станет известно!.. Такую новость невозможно долго скрывать!..