— О, в этом я как раз не уверена, Виктория, — с легким смешком отозвалась мать. — С тех пор как у тебя началась связь с Ангусом, мы с ним не спим вместе, и я догадывалась, что у него кто-то есть, и на какое-то время смирилась. Мне просто в голову не приходило, что эта женщина — ты. Что касается меня, то Ангус свободен удовлетворять свои сексуальные потребности с любой женщиной на его выбор — только ни с кем из служащих агентства или из моих подруг. И не с тобой. Этого не будет никогда!
Изящные пальцы забарабанили по столу Джо Девейна.
— Ангус будет вести себя благоразумно, а я — я просто буду закрывать на это глаза. Уверяю тебя, многие семьи живут куда хуже. Раньше я ревновала, устраивала ему сцены, но это была пустая трата времени. Мне нужно одно — и я буду на этом настаивать, — чтобы рядом со мной до конца моих дней был муж, преданный человек и прекрасный партнер по бизнесу.
— Преданный? Ты воображаешь, что он тебе предан? — Виктория обдала мать презрением. — Да знаешь ли ты, что он ненавидит тебя и себя за то, что вынужден жить с тобой! Что он давно задумал уйти от тебя?
— Я думаю, что лучшим доказательством твоей неправоты — Ангус меня поправит, если я ошибаюсь, — служит как раз то, что мой муж намерен продолжать именно ту жизнь, которую, по твоим словам, он так ненавидит. Семейная жизнь бывает разной, как жаль, что в свои тридцать два ты еще этого не поняла. Ты обвинила Ангуса во лжи и была права, Виктория. Он лгал нам обеим — хотел успеть всюду. В постели — ты, дома — я. Но в конечном итоге, когда встал вопрос выбора, он предпочел меня, причем не раздумывая. Так, Ангус?
Тот кивнул.
— Я думаю, Виктория хотела бы услышать это от тебя, — с мягкой настойчивостью произнесла Миллисент Колдуэлл.
— Твоя мама права, — тотчас же глухим голосом произнес Ангус.
Миллисент с поразительной легкостью отпустила ему его грехи, и он был внутренне готов к тому, что она непременно его унизит. Но она была слишком умна, чтобы вновь и вновь возвращаться к этой теме: через несколько недель все забудется, как будто ничего и не было.
— Повтори, — потребовала Виктория. — Посмотри на меня и скажи, что ты мне врал, скажи, что тебе нужна она, а не я.
Он обратил на нее пристальный взгляд и негромко произнес:
— Я обманывал тебя. Я обманывал Миллисент. Ты мне не нужна. Мне нужна она. Я не хочу ничего менять в своей жизни. И мы больше никогда не будем с тобой вдвоем.
Виктория села еще прямее. Во взгляде Ангуса она прочла ненависть. Отвращение. Омерзение. Его гордость оказалась растоптана, и в этом он винит ее. Она стала для него причиной позора, и он сделает все, чтобы как можно скорее забыть о ней. Поруганная гордость безвольного человека таит в себе больше опасности, чем человека сильного, потому что без этой гордости он ничто. Она только сейчас это поняла.
— Ну вот, теперь, когда мы все выяснили, может, забудем об этом неприятном моменте, дорогая? — спросила Миллисент Колдуэлл.
— Мне нечего тебе сказать. Поблагодари Джо за то, что он предоставил для встречи свой кабинет.
— Нет, Виктория, не спеши так. Нам еще надо обсудить кое-какие дела, правда, Ангус? Видишь ли, Виктория, до вчерашнего дня я не задумывалась над тем, как нашему агентству не хватает контрактов с «Оук-Хилл». Этого я все-таки не могу тебе уступить, даже не проси. Ни тебе, ни кому еще. Дело не в личностях, Виктория, а в профессиональной гордости. Мы с Ангусом предложили Джо, что в течение трех лет будем вести его рекламную кампанию — по всем трем направлениям и бесплатно. Мы готовы выделить для этого своих лучших сотрудников. Стоит ли говорить, как обрадовался Джо. Так что, Виктория, больше ты с ним не работаешь.
— До какой мелочности ты опустилась! Какая низость! Да эти контракты вам не нужны! Они для вас давно в прошлом! О господи!
— Вовсе нет, — возразила Миллисент с холодной улыбкой. — Я сделала это ради тебя, Виктория.
— С меня довольно! — Она встала.
— Ты возвращаешься в «Колдуэлл и Колдуэлл» вместе с контрактами «Оук-Хилл». Это так естественно. Ты сохранишь свое лицо, дорогая, а в твоем положении это уже немало.
— Ты с ума сошла! И не подумаю даже!
— Если ты не вернешься, то мы с Ангусом тебя уничтожим. Нам стоит только шепнуть кому надо, какая у нас неблагодарная, безумная дочь-шантажистка, и твоего агентства больше нет! А ты до конца своих дней будешь искать работу.
— Ты настоящее чудовище!
— Яблоко от яблони… — Миллисент погрозила дочери пальцем. — Я должна иметь возможность приглядывать за тобой. Я хочу знать, где ты находишься в каждый конкретный момент, и буду следить за тобой, пока ты не выйдешь замуж — впрочем, я и тогда буду за тобой смотреть. Пока я жива, ты будешь под моим присмотром. С моими деньгами это не составит большого труда.
— Но зачем? — в отчаянии воскликнула Виктория. — Зачем? Ты получила все, что хотела. Почему ты не хочешь оставить меня в покое?
— Я несу за тебя ответственность. Ты мое единственное дитя, и все эти годы я мало уделяла тебе внимания. Но еще не все потеряно. Тебе нужно только, чтобы кто-то держал тебя в узде, ты из тех, кому требуется твердая рука. Я не прощу себе, если не сделаю все, чтобы тебе помочь. Ты, может быть, вообразила, что я давно отреклась от собственной дочери? Богу известно, как я старалась, но дети — это такой народ: с ними старайся — плохо и не старайся — плохо. С этим в наши дни никто уже не спорит. Как бы то ни было, в том, что ты сделала со своей жизнью, есть и моя вина.
— Мы решили послать тебя менеджером в токийский филиал, — Ангус хладнокровно объявил приговор. Его взгляд мимоходом скользнул в ее сторону, но она не прочла в нем ничего, кроме желания поскорей закончить этот тяжелый разговор.
Виктория не помнила, как вышла из кабинета, но в ушах у нее навсегда застыл безжалостный голос матери, самодовольно комментирующий приговор, вынесенный дочери:
— Кажется, Ангус, эту маленькую проблему мы решили? Джо будет очень доволен.
— Сколько может пролететь самолет без дозаправки? — переспросил Бен. — Ну, например, до Вашингтона. Где-то около трех тысяч шестисот морских миль…
— Тогда что нам мешает лететь из Венеции прямиком в Лос-Анджелес без промежуточной посадки? — спросила Саша.
«И часа не летит, а уже нашла причины для недовольства», — раздраженно отметила про себя Джиджи.
— Мы не можем тащить с собой столько горючего, — удивился ее непонятливости Бен. — Этот самолет — самый большой из тех, что разрешено иметь в частной собственности, но его баки не рассчитаны на такие дальние перелеты без дозаправки. До Венеции больше пяти тысяч морских миль. Да ты зря беспокоишься, Саша, если ты не будешь спать, то во Фроби-шер-Бей сумеешь размять ноги, пока будем заправляться.
«За те полчаса, что требуются для дозаправки, — подумал Бен, — она замерзнет до смерти, если выйдет из салона наружу, ведь в Восточной Арктике сейчас лютые морозы. Впрочем, это было бы нелишне — небольшое обморожение уж, во всяком случае, не помешало бы, пусть потрет потом свой заносчивый носик».