Дэзи побледнела, пальцы ее крепче сжали перила. Он знал что-то, чего не знала она. На его лице заиграло знакомое ей выражение тщательно подавляемой мстительной радости.
— Что с Анабель? — спросила она шепотом, как будто это помогло бы в какой-то мере смягчить его ответ.
— У нее лейкемия.
— Я тебе не верю.
— Ты знаешь, что я говорю правду.
— Почему же она не написала об этом мне? И почему вдруг сообщила тебе? — Дэзи задала вопрос механически, но услышанное, проникнув в сознание, уже кололо сердце, словно острые осколки стекла.
— Потому что она считает, что у тебя и без того достаточно проблем с сестрой, которой ты должна помогать. Ей срочно понадобились деньги, и она не хотела, чтобы ты знала, что она в них нуждается. Ей известно, что ты на пределе. Вот она и обратилась ко мне.
— О господи!.. — простонала Дэзи. — Только не Анабель…
Анабель, ставшая для нее второй матерью… Анабель, любимая подруга, советчица. Человек, которому она с юности поверяла все свои тайны. Анабель, чье присутствие и жизни согревало Дэзи щедрым весельем и лаской и до последнего дня давало ощущение, что и у нее есть свой дом. Анабель, помогавшая Дэзи преодолеть чувство сиротства.
— Врачи заверили ее, что при благоприятном течении болезни и надлежащем уходе она может рассчитывать на долгие годы жизни. Это хроническая форма лейкемии, а не острая. Ей нет еще шестидесяти, так что она вполне в состоянии прожить тихо и мирно до конца дней, но… весь вопрос в деньгах.
— Но у тебя же есть деньги!
— Анабель вышвырнула меня из своего дома десять лет назад и заявила, что не желает больше видеть меня и слышать обо мне. Она никогда не меняла своего решения. И вот теперь попросила денег. Но я не вижу причин давать их ей, разве только если я сам пожелаю проявить великодушие. Анабель — всего лишь бывшая любовница моего отца. Он оставил ей весьма приличное состояние, которое утекло у нее между пальцами, поскольку она не воспользовалась моими советами. Она держалась за свои акции «Ролле» столько же, сколько и ты. Я не уважаю людей, которые не в состоянии распорядиться своими деньгами.
— Анабель была так добра к тебе! — почти выкрикнула Дэзи, но он проигнорировал ее слова.
— Если бы я решился помогать ей, это означало бы взять на себя тяжелые непредвиденные расходы, причем на неопределенный срок. Благоразумный человек вряд ли пойдет на такой шаг. Вполне очевидно, что она не может больше содержать «Ла Марэ» и принимать постояльцев — у нее просто не хватит на это сил. Если же она продаст имение, это обеспечит ей какую-то сумму. Правда, ее хватит ненадолго. После продажи встанет вопрос о том, где ей жить — в частной лечебнице или снимать квартиру. Это будет зависеть от ее физического состояния. Ей понадобится помощь, если не сейчас, то уж во всяком случае позднее. И надо будет постоянно оплачивать счета от врачей, а это может продолжаться и десять, и пятнадцать, и даже двадцать лет. Анабель не сможет платить за все это сама…
— Но зачем ей продавать «Ла Марэ»? Ты ведь знаешь так же хорошо, как и я, что если Анабель суждено прожить еще долгие годы, то на земле нет другого места, где она была бы столь же счастлива. У тебя достаточно денег, чтобы дать ей столько, сколько требуется, не задумываясь… Ведь где-то же ей надо жить… Раз она обратилась к тебе за помощью, то зачем же вынуждать ее продавать дом? Ты ведь поможешь ей…
Голос Дэзи пресекся, когда она увидела его лицо, высокомерное в своем праведном гневе.
— Я не чувствую никаких моральных обязательств поддерживать Анабель материально. Никаких. Однако у меня есть предложение, способное разрешить эту проблему. Уже много лет меня беспокоят сообщения моих друзей, посещающих Соединенные Штаты. Мне говорили о том, что ты охотишься за выгодными заказами на портреты, ища клиентов у хозяев тех богатых домов, где останавливаются эти мои друзья. Мне-то в отличие от них известно, зачем тебе нужны деньги. Так вот знай, единственное условие, при котором я соглашусь взять на себя все расходы по содержанию Анабель, пока она не умрет, заключается в следующем: ты откажешься от своей паршивой работы и от халтуры на стороне, от всех этих своих портретов — и возвратишься в Лондон.
— Ты и правда сошел с ума! — медленно прошептала Дэзи.
— Почему же?! Я ничего не прошу в обмен на те расходы, которые в течение многих лет будут висеть на мне тяжелым бременем. Единственное, чего я хочу, это чтобы ты жила так, как подобает моей незамужней сестре, то есть респектабельно. Я даже готов позволить Анабель остаться в «Ла Марэ», поскольку ты так трогательно воспринимаешь ее привязанность к этому дому. И естественно, я возьму на себя заботу о твоей сестре.
— Но тогда я превращусь в твою пленницу!
— Абсурд! Не разыгрывай мелодрам. Я просто хочу, чтобы ты заняла нормальное место в обществе той страны, где это общество еще что-то значит. Твоя жизнь в Нью-Йорке просто отвратительна. Вульгарный мир, в котором живут вульгарные люди. Мне стыдно за тебя перед своими друзьями. Я обеспечу тебе защиту и безопасность. Мне ничего от тебя не надо. У меня есть своя собственная жизнь.
Голос Рэма звучал холодно и рассудительно, но Дэзи ясно видела: глаза его по-прежнему цепко держат в фокусе ее лицо и тело. Они шарили по ней, будто впивались когтистыми кошачьими лапами. Похоть, словно пудра, лежала на его тонких красивых губах. Ей уже случалось бывать свидетельницей его безумия, и она видела, что он ничуть не изменился, — разница была лишь в том, что на этот раз она знала ему цену.
— Каждое твое слово — ложь. Ты снова станешь за мной охотиться, как и прежде. Я это чувствую! Ты говоришь, моя жизнь в Нью-Йорке отвратительна. А я говорю, что, если бы мой отец был жив, он убил бы тебя! — Ее голос поднялся до опасных высот.
— Замолчи! Замолчи! Люди услышат!
— Почему это я должна молчать? Чтобы избавить тебя от стыда перед людьми? Ты что думаешь, мне не плевать… Думаешь, я позволю тебе вынудить меня поступить против своей воли?
— Анабель… — начал он снова.
— Шантаж! — Ее буквально трясло от ярости. — Как ты можешь жить с этой мразью в душе?
Дэзи развернулась и пошла к салону. Распахнув дверь, она остановилась на пороге с открытым ртом, из которого вырывалось тяжелое дыхание, и с глазами, ищущими одного человека — Ванессу. Когда наконец она увидела ее сидящей за карточным столиком, она медленно приблизилась и положила ей на плечо горевшую ладонь.
— Я хочу поговорить с тобой.
— Дэзи, комарик! А нельзя подождать, пока закончится игра?
— Нельзя!
Звенящий голос Дэзи заставил Ванессу поспешно встать.
— Выйдем! — бросила Дэзи негромко.
Ванесса послушно повиновалась: заметив устремленные на них обоих вопрошающие взгляды, она, однако, постаралась изобразить на лице беспечную улыбку и махнула рукой, дав понять, что ничего особенного не происходит.