Выйдя во двор, Брута прислонился к стене и перевел дыхание.
– Чтоб твои глаза… – начала было черепашка.
– Еще одно слово, – перебил ее Брута, – и вернешься в корзинку.
Черепашка замолкла.
– У меня, наверное, и так будут неприятности, ведь я пропустил занятия по сравнительной религии, которые ведет брат Велк, – признался Брута. – Но Великий Бог предусмотрительно сделал его близоруким, и, возможно, наставник не заметит моего отсутствия, но если он его заметит, мне придется сообщить, что я натворил, ведь лгать брату считается большим грехом, за такое прегрешение Великий Бог упечет меня в преисподнюю на миллион лет.
– Ну, в данном случае я мог бы проявить некоторое снисхождение, – успокоила черепашка. – Радуйся, срок будет уменьшен до тысячи.
– Хотя моя бабушка говорила, что я все равно отправлюсь в преисподнюю, – продолжал Брута, не обращая внимания на последнюю фразу. – Жизнь сама по себе греховна. А раз ты живешь, значит, каждый божий день ты совершаешь грех.
Он опустил глаза на черепашку.
– Вряд ли ты Великий Бог Ом, – знак священных рогов, – во всяком случае, я так думаю, потому что, если бы я попытался коснуться Великого Бога Ома, – еще одни священные рога, – у меня бы мигом отсохли руки. Да и брат Нюмрод правду говорил: Великий Бог Ом никогда не стал бы заурядной черепахой. Но в Книге пророка Сены говорится, что, когда он странствовал по пустыне, с ним беседовали духи земли и воздуха. Может, ты один из них?
Черепашка долго смотрела на него одним глазом, а потом спросила:
– Сена – это длинный такой? С густой бородой? Глазки все время рыскают?
– Что? – переспросил Брута.
– По-моему, я его помню, – кивнула черепашка. – Точно. Когда он говорил, глазки его так и бегали. А говорил он все время. С собой. Говорил и постоянно натыкался на камни.
– Он целых три месяца странствовал по диким, необжитым местам, – поделился Брута.
– Тогда это многое объясняет, – хмыкнула черепашка. – Там же жрать почти нечего. Кроме грибов.
– Или ты демон? – снова принялся размышлять Брута. – Семикнижье запрещает нам беседовать с демонами. Сопротивление демонам, как говорит пророк Фруни, делает нас сильными в вере и…
– Да загниют твои зубы раскаленными нарывами!
– Как-как?
– Я самим собой клянусь, что я Великий Бог Ом, величайший из богов!
Брута постучал черепашку по панцирю.
– Демон, дай-ка я тебе кое-что покажу.
Прислушиваясь к себе, Брута с радостью ощущал, как его вера крепнет с каждым мгновением.
Это была не самая величественная статуя Ома, зато самая близкая. И стояла она неподалеку от темниц, где содержались всякие преступники и еретики. А сделана она была из склепанных вместе железных листов.
Вокруг никого не было, лишь пара послушников вдалеке толкала наполненную чем-то тачку.
– Какой здоровенный бычара, – заметила черепашка.
– Точный образ Великого Бога Ома в одном из его мирских воплощений! – гордо заявил Брута. – И ты говоришь, что ты – это он?
– В последнее время я много болел, – объяснила рептилия.
Ее тощая шея вытянулась еще дальше.
– У него на спине дверь, – удивилась черепашка. – Зачем ему дверь на спине?
– Чтобы класть туда грешников, – пояснил Брута.
– А зачем еще одна на животе?
– Чтобы высыпать очищенный от скверны прах, – ответил Брута. – А дым выходит из ноздрей – чтобы безбожники видели и чтоб им неповадно было.
Черепашка, вытянув шею, осмотрела ряды зарешеченных дверей. Посмотрела на закопченные стены, перевела взгляд на пустующую сейчас канавку для дров, что была прорыта прямо под железным быком. И пришла к некоему заключению. Черепашка неверяще моргнула единственным глазом.
– Людей? – наконец выдавила она. – Вы жарите в этой штуковине людей?
– Так я и думал! – торжествующе воскликнул Брута. – Вот еще одно доказательство, что ты – не Великий Бог! Он бы точно знал, что людей мы здесь не сжигаем. Сжигать людей? Это же неслыханно!
– А, – сказала черепашка. – Тогда что?
– Эта статуя служит для переработки еретических отходов и прочего мусора, – растолковал Брута.
– Весьма интересное применение для статуи, – похвалила черепашка.
– Тогда как грешники и преступники проходят очищение огнем в темницах квизиции и иногда – перед Великим Храмом, – объяснил Брута. – Уж кто-кто, а Великий Бог должен это знать.
– Да знаю я, знаю, просто забыл, – попыталась вмешаться черепашка.
– Кто-кто, а Великий Бог Ом, – священные рога, – должен знать, что он сам некогда сказал пророку Стеношпору. – Брута откашлялся и прищурился, сдвинув брови, что, по его мнению, означало глубокий умственный процесс: – «Да спалит священный огонь неверующего, причем начисто». Стих шестьдесят пятый.
– Что, именно так я и сказал?
– А в год Снисходительного Овоща епископ Крибльфор одной силой убеждения обратил в истинную веру демона, – продолжал Брута. – Тот присоединился к церкви и впоследствии даже стал поддьяконом. Так, во всяком случае, пишут в книгах.
– Я никогда не имел ничего против хорошей драки… – начала было черепашка.
– Твой лживый язык не искусит меня, рептилия, – прервал ее Брута. – Ибо силен я верой своей.
Черепашка аж запыхтела от усилий.
– Ну все, сейчас тебя поразит гром!
Над головой Бруты появилась маленькая, очень маленькая тучка, и крошечная, очень крошечная молния обожгла ему бровь.
По своей ударной силе она могла сравниться разве что с искоркой, которая иногда мелькает на кошачьей шкурке в жаркий сухой день.
– Ай!
– Теперь-то ты мне веришь? – осведомилась черепашка.
* * *
На крыше Цитадели дул легкий ветерок. Отсюда открывался чудесный вид на пустыню.
Б'ей Реж и Друна немного помолчали, переводя дыхание. А затем Б'ей Реж спросил:
– Здесь нам ничто не угрожает?
Друна посмотрел вверх. Над высушенными солнцем барханами парил орел. Интересно, насколько острый у орла слух, вдруг задумался он. Что-то у него точно острое. Слух? Способен ли парящий в полумиле над пустыней орел что-либо услышать? Ну и бес с ним, разговаривать-то он все равно не умеет, верно?
– Вряд ли, – ответил он.
– Могу ли я тебе доверять? – уточнил Б'ей Реж.
– А тебе я могу доверять?
Б'ей Реж забарабанил пальцами по парапету.
– Угу, – наконец промолвил он.