– Так, значит, сейчас дедушка тоже болен? – спросил Максим, хоть слегка успокоившись. Выходит, у этого маньяка есть все-таки свои границы и хоть капля совести.
– Нет! – как-то беспечно ответил Афанасий Семенович. – Я поступил на этот раз гораздо изящнее. Твоих родителей, как, впрочем, и вообще почти всех людей, обмануть проще простого. – И он опять хрипло расхохотался. – Я вызвал их к дедушке ложной телеграммой, и до позднего вечера они не вернутся. Так что можешь не беспокоиться: нам они помешать не смогут.
Максим застонал от отчаяния и от боли. Значит, старый маньяк предусмотрел все. Папа с мамой помочь ему не успеют. Он лихорадочно пытался сообразить, за что можно зацепиться, но на поверхности воды не плавало ни одной соломинки. Мальчик не мог придумать, как можно пронять старика или хотя бы дать кому-то знать о своем бедственном положении. Кричать бесполезно: это только разозлит Афанасия Семеновича, а призыв о помощи ни до кого не дойдет. Ведь звукоизоляция здесь такая, что шумов улицы вообще не слышно. И дергаться нет смысла: это только усиливает боль, ничуть не ослабляя кожаных ремешков. Оставалось только надеяться на чудо. Если бы Максим был верующим, он бы сейчас молился, но, будучи атеистом, он только посылал мысленные призывы о помощи всем подряд: родителям, милиции, случайным прохожим…
– Тебе больно? – участливо осведомился Афанасий Семенович и в ответ на кивок назидательно сказал: – Нужно было выпить все до конца. Ты бы тогда не чувствовал боли и воспринимал бы происходящее не так трагически. Другие, не обманывавшие меня, воспринимали все легко и даже с воодушевлением. Как ты вначале. В следующий раз… – Тут старик, собиравшийся произнести что-то назидательное, осекся, поняв, что говорить о следующем разе с человеком, который вот-вот умрет, скажем так, неэтично.
– А нельзя мне выпить этого отвара сейчас? – спросил Максим убитым голосом. Уж очень донимала боль: и физическая, и моральная. Он внутренне готов был даже смириться с неизбежной гибелью, возможно, из-за того, что действие выпитого еще не до конца прекратилось, а всего лишь ослабло. Но ему хотелось, чтобы все, по крайней мере, произошло безболезненно.
– Нет, поздно! – решительно, хотя и как-то скорбно сказал старик. – Тогда ты отключишься, уснешь, а ты мне нужен в сознании. Иначе опыт может и не удаться.
– Афанасий Семенович, так что это за опыт? – в который раз переспросил Максим, теперь уже обреченно.
– Мне пятьсот лет, – неожиданно заявил старик после томительной паузы. Мальчик снова обреченно застонал. Теперь-то уже было на сто процентов ясно, что у соседа поехала крыша и он, Максим, находится в лапах маньяка. Но это давало и некоторую надежду: ведь могло же наступить просветление после приступа безумия. Да и сумасшедшего, как казалось мальчику, проще обмануть, запутать.
– Я знаю, о чем ты подумал, – усмехнулся старик. – Но я тебя не виню. В это и впрямь поверить почти невозможно. Но вся штука в том, что мне действительно пятьсот лет. Даже чуть больше. Но лишний десяток лет в моем возрасте не слишком существен! – И старик захохотал над собственной шуткой, но быстро осекся, вспомнив о неуместности юмора в сложившейся ситуации. Максиму же, для которого десяток лет составлял большую часть прожитой жизни, этот срок казался очень даже существенным. – Извини, это нервное. Я к тебе успел привязаться, и мне очень жаль…
Когда-то я был алхимиком. Хорошим алхимиком, – заговорил старик после новой паузы таким тоном, каким пожилые люди обычно вспоминают молодость. – Я многое знал, практически все для того времени. Я путешествовал по городам и странам Европы, нигде долго не задерживаясь, чтобы не привлекать излишнего внимания религиозных фанатиков. Ведь многие из моих коллег сгинули в застенках инквизиции или просто погибли от рук тупой и жестокой толпы. Я даже видел, как на аутодафе сжигали моего учителя, но ничего не мог поделать… – Старик тяжело вздохнул, а в мозгу Максима забрезжила надежда: если сосед до сих пор так тяжело переживает случившееся (по мнению его больного рассудка) несколько веков назад, то, значит, он не такой уж безжалостный человек. Возможно, он в конце концов и смягчится.
– И над чем же вы работали? – спросил Максим, стараясь изобразить как можно большую заинтересованность.
– О, я искал эликсир жизни! – гордо сверкнув черными глазами, заявил Афанасий Семенович. Он даже как-то еще больше выпрямился, хотя и без того его осанке мог бы позавидовать любой офицер. – Или, как говорится в сказках, живую воду. Я мечтал о бессмертии. Причем не только в фигуральном, но и в физическом смысле. И я достиг своей цели!
– То есть вы хотите сказать, что теперь бессмертны? – Максим не верил своим ушам. Он и подумать не мог, что фантазии старика заходят так далеко.
– Да, именно так, мой юный друг! Я как Кощей! – И старик опять не удержался от хриплого хохота. – Все оказалось совсем не сложно. Наверное, из-за простоты никто и не мог до этого додуматься ни до, ни после. – И задумчиво добавил: – А может, кто-то и додумался и скрывается, как я.
Конечно, у меня тогда не было всех этих современных приборов. – Афанасий Семенович широким жестом обвел лабораторию. – Но легко нашлись заменители. Правда, выглядело все не так красиво, но ведь важен результат, не так ли? Но, к сожалению, в моем методе оказался один недостаток, избавиться от которого не удалось до сих пор. – Он сделал долгую паузу.
– И что же это за недостаток? – не выдержал Максим. Рассказ сильно заинтриговал его, несмотря на явное безумие автора и собственное незавидное положение.
– Он требует жертв, – как бы собравшись с духом, выпалил Афанасий Семенович. – Можно продлить собственную жизнь в обмен на чужую. Конечно, не слишком-то нравственно и приятно, зато эффективно. Причем, как выяснилось, чем моложе и здоровее жертва, тем дольше действие. Поэтому-то ты, а раньше подобные тебе идеально подходите для этой роли.
– Сколько же людей вы погубили?! – ужаснулся Максим. Почему-то он начинал верить в фантастический рассказ старика. Уж очень на него подействовали мрачная атмосфера и непоколебимая уверенность рассказчика. Да еще вспомнились грустные лица мальчишек на двери соседа.
– Не так уж много, – небрежно ответил старик. – Обычный хирург за свою карьеру губит их не меньше. Много жертв требовалось вначале. Тогда поддерживать организм нужно было каждые несколько лет. Ведь я достиг цели в самом конце жизни, незадолго до того времени, когда должен был умереть, поэтому был стар и слаб. Теперь я окреп! – самодовольно бросил он. – Так вот. Метод совершенствовался, и срок теперь увеличился примерно до средней человеческой жизни. Тот самый Миша, о котором рассказывал твой дедушка, был последним перед тобой. Теперь-то уж в прямом смысле получается жизнь за жизнь. Ради продления более ценной жизни приходится жертвовать менее ценной.
– Но я так не хочу! – запротестовал Максим. – Может, моя жизнь оказалась бы еще ценнее! Почему именно я?!
– А почему бы и не ты? – совершенно спокойно возразил Афанасий Семенович, и этим опять напомнил учителя, дающего ученику какое-то сложное или просто неприятное поручение. – Ты подходишь и по возрасту, и по кое-каким другим параметрам. Не буду тебя утомлять подробностями, но нужна некоторая особая совместимость с донором, по которой для этой цели подходит лишь примерно один человек из ста. И потом, – старик посмотрел на Максима как на непонятливого ученика, – не думаешь же ты, что я могу отпустить тебя после всего того, что ты узнал? Я не похож на идиота.