Для того чтобы объяснить, каким образом эти «телеграммы» попали в их руки, Советы умело использовали тот факт, что незадолго до публикации толпа вторглась на территорию посольства США в Тайбэе и разгромила служебные помещения.
Коммунисты прекрасно владеют техникой изготовления фальшивок и широко используют метод подлога для быстрого распространения фальсификаций. Газеты и, по сути дела, весь рынок сбыта новостей доступны им фактически повсюду в мире. И хотя многие издательства завоевали дурную репутацию и не пользуются доверием общественности из-за того, что выпускают прокоммунистическую литературу, они тем не менее могут быстро опубликовать любую фальшивку, которую прочитают миллионы людей. Для опровержения требуется время, иногда немалое, так что фальшивки успевают сделать свое черное дело: дезинформация пойдет гулять по всему свету. С другой стороны, метод фальсификаций не особенно годится для западных разведок в мирное время, ибо, не говоря уже об этических и нравственных соображениях, слишком велика опасность грубо обмануть или ввести в заблуждение народы и прессу свободного мира [113] .
Если кто-либо сознательно вводит других в заблуждение, обманутыми иногда бывают как друзья, так и враги. И впоследствии обманщику уже не поверят, если он даже и будет говорить правду. В такую ситуацию попали Советы сейчас, после событий на Кубе [114] .
Часто боязнь дезинформации ослепляет противную сторону и мешает правильно оценить сведения, попавшие случайно или целенаправленно в результате разведывательной операции в ее руки.
Вальтер Скотт писал:
Как трудно преодолеть сеть обмана,
Которую сплели мы в первый раз.
Если есть подозрение, что противник систематически прибегает к обманным трюкам, тогда почти все, что исходит от него, невольно вызывает недоверие — это дезинформация. Эффект обманной акции, пусть даже она имела частичный успех, состоит и в том, что в дальнейшем противник уже не может правильно разобраться в очередной полученной информации. Он становится подозрителен и недоверчив. И это понятно: ему не хочется больше быть застигнутым врасплох. Поэтому он осторожничает и колеблется — и это мешает ему принять правильное решение.
Десятого января 1940 года, в первый год Второй мировой войны, немецкий связной самолет, летевший из одного пункта на территории Германии в другой, потерял в облаках ориентировку, израсходовал горючее и был вынужден приземлиться в Бельгии. На борту его находился план немецкого вторжения во Францию через Бельгию (Гитлер уже отдал приказ о его выполнении). Когда майор люфтваффе (германских ВВС), пилотировавший самолет, сообразил, где произошла вынужденная посадка, он соорудил из сухих веток костер и попытался сжечь имевшиеся у него документы. Однако бельгийские полицейские быстро оказались рядом с ним и спасли часть бумаг, полусгоревших и тронутых огнем. Их оказалось достаточно, чтобы составить достаточно полное представление об этом плане.
У некоторых французских и английских экспертов, изучавших материал, возникло опасение, что все это — дезинформационная операция немцев. В самом деле, рассуждали они, неужели германское верховное командование могло допустить такую небрежность, разрешив послать строго секретный план вторжения на одноместном связном самолете по маршруту вблизи бельгийской границы, да еще при неблагоприятном прогнозе погоды? Их мотивировка основывалась на внешних обстоятельствах, а не на содержании документа. Черчилль писал, что он возражал против такой интерпретации. Поставив себя на место немецких руководителей, он задался вопросом, какое преимущество они рассчитывали получить, подбрасывая подобную дезинформацию? Ведь Бельгия и Голландия сразу насторожились бы и приняли соответствующие оборонительные меры. Значит, это — не дезинформация. Но к Черчиллю тогда не прислушались. После войны стало известно: Гитлер перенес срок вторжения в Бельгию на 10 мая (планировалось 16 января), главным образом, из-за того, что план попал в руки союзников.
Иногда неоправданное подозрение в том, что то или иное событие свидетельствует об обманной операции противника, возникает и в иных обстоятельствах, чем в описанном выше случае. Мы уже подчеркивали, что, засылая агента-дезинформатора к противнику, следует сделать все, чтобы он заслужил доверие. С другой стороны, нередко сомневаются в счастливом случае: нет ли, мол, тут дезинформации — и с легкостью проходят мимо него.
Так произошло с нацистами, провалившими операцию «Цицерон» (этот псевдоним был присвоен камердинеру английского посла в Турции). Ему удалось подобрать ключ к личному сейфу главы дипломатической миссии и извлечь оттуда совершенно секретные документы, касавшиеся ведения войны союзниками. Через некоторое время он связался с немецкими разведчиками и предложил продать их. Сделка состоялась. Немцы стали систематически получать большое количество документальной информации.
Однако некоторые гитлеровские эксперты не могли до конца поверить, что «Цицерон» ведет с немецкой разведкой честную игру, и считали — это британский обманный трюк. Такое поведение компетентных лиц в Берлине, впрочем, диктовалось не только опасением попасться на крючок дезинформации противника. Были и другие причины. Но так или иначе, дело «Цицерона» — яркий пример того, как предвзятое мнение и необъективное отношение приводят к поверхностной оценке важной информации, С одной стороны, документы, переданные агентом, свидетельствовали о планируемых крупных военных операциях и растущей мощи союзников — это была информация, которая противоречила иллюзорным представлениям в руководящих кругах Германии. С другой — конкурентная борьба и стычки между немецкими правительственными ведомствами мешали объективно проанализировать данные, поступающие от этого источника. Разведывательная служба Гиммлера и Кальтенбруннера [115] и дипломатическое ведомство Риббентропа не ладили друг с другом, в результате, если Кальтенбруннер считал информацию качественной, то Риббентроп с ходу относился к ней с недоверием. Там, где гитлеровские головорезы соперничали между собой в борьбе за власть и влияние на фюрера, не могло быть и речи о тщательном и добросовестном анализе агентурных сведений.