Итальянцы попросили кофе. Получили. Понюхали. Осторожно пригубили. Этого хватило, чтобы их перекосило окончательно. Кофе был явно бочковой. Этот кофе можно было считать продуктом среднего рода. Как много позже разрешило российское Министерство образования и, с позволения сказать, науки. Отвечая на пожелания руководства. Которое таким нехитрым способом явно рассчиталось со школой за собственную юношескую неспособность запомнить, как надо писать на самом деле.
Но не в том суть. Птифуры принесли. И это таки были птифуры. В смысле: врагам нашим такие птифуры. На смертном одре. Чтобы не мучились. По тарелке диаметром с купол Капитолия были размазаны золотисто-зеленые зигзаги. Похоже было, что по ней пустили погулять сильно подвыпившую птичку. С длинным клювом. Кулика. Или вальдшнепа. Которую сильно тошнило. Морская болезнь там или алкогольное опьянение. Бывает. И тошнило ее именно этим, двуцветным. Среди чего лежали три коричневые то ли кучки, то ли таблетки. Намекая на то, что несчастную птичку не только тошнило. Иначе откуда бы они там втроем взялись?
В завершение этого натюрморта на тарелке присутствовали три ягодки. Небольшие. Плохо вымытая черника – одна штука. Густо волосатая малина – одна штука. Беловато-зеленая, с намеком на розовое, даже не притворяющаяся спелой, земляничина – одна штука. И, напоследок, фиалка. Роскошная. Синяя с желтой сердцевинкой. На самом краю тарелки. Эстеты работали. Не иначе.
Что сказать? Время клонилось к вечеру. Обед все равно был испорчен. Имело смысл попробовать десерт. Ягоды были – корм для шотландского пони. Поскольку маленькие и невкусные. То есть в самый раз. Пони тоже маленький. Неприхотливый. Привычный к чертополоху. И прочей дряни, вроде вашингтонских правительственных десертов.
Зелено-золотистая птичья блевотинка на вкус была такой же, как на вид. Как и коричневые кучки. Г-но г-ном. Последнее, на что оставалась хоть какая-то надежда, была фиалка. Выглядела она многообещающе. Сочная. Яркая. Вспомнив клубок травы с зернами и цветочками, автор сделал явно напрашивавшийся вывод о том, что цветок, скорее всего, засахарен. Возможно даже, пропитан ликером. И его нужно съесть.
С одной стороны, точно такие же фиалки росли у автора дома, в Москве, в большом количестве в цветочных горшках, и их никто не ел. С другой стороны, абсолютно такая же на вид, как поданная в качестве салата, трава росла у него под балконом, на газоне. А также на московских помойках. И ее там тоже никто не ел. В отличие от успешно заканчивавшегося приема. Сомнение было решено в пользу съедения фиалки. Что и произошло. Сказано – сделано.
Пережевывая цветок, автор обратил внимание на то, какими глазами смотрели на него итальянцы. Что зародило в нем некоторое подозрение насчет декоративной функции съедаемого растения. Вкус растения, точнее отсутствие чего угодно, что по самым минимальным критериям могло бы за этот вкус сойти, подозрение подтвердил. Но выплевывать пережеванную фиалку было поздно. Осталось проглотить. Что автор и сделал. Не поменявшись в лице. Как будто он один из всех сидящих за столом и завершил трапезу, согласно принятому в Соединенных Штатах этикету и протоколу.
Ну, в самом деле. Съел человек цветок – и съел. Демократическое общество. Хочешь есть декоративное растение – ешь. Главное, что с собственной тарелки. Не у соседа. Итальянцы были в восторге: такого они в жизни не видели. Хотя сами не рискнули. Все прочие примеру тоже не последовали. Хотя, говоря по чести, автор не очень-то и настаивал. Так и оставшись единственным, кто на том приеме перекусил местной фиалкой. Которая с тех пор намертво объединилась в его памяти с Госдепартаментом США. И Вашингтоном как таковым.
Помимо двух наиболее посещаемых городов – Вашингтона и Нью-Йорка, в США есть на что посмотреть. В том числе мимоходом упомянутый выше, улегшийся на холмах, как кот на подушках, Сан-Франциско. С его деревянными домами – невероятно живописными и цветастыми. Маленькими, но украшенными все как один резными наличниками, коньками крыш, ставнями. Весь, целиком, полный весенними цветами сакуры. С известными всему миру по фильмам, круто падающими под гору улицами, по которым можно ездить только с исправными тормозами – жать на них приходится все время. Трамваем, на котором по городу передвигаются только туристы. Троллейбусами, останавливающимися на остановках по звону бубенчиков, надетых на протянутые вдоль салона шнуры. Которые пассажир обязан дернуть, если хочет сойти на своей остановке.
Город славен пеликанами и бакланами, на бреющем полете летающими над бухтой. Дельфинами в море. Морскими львами с крутыми холками, изящными львицами, блеющими, как ягнята, морскими львятами и здоровенными чайками, гуляющими между всеми ними по сцепленным веревками деревянным плотам у 46-го пирса. На котором все это зверье еще в конце 90-х грелось на солнце безо всяких плотов. Изредка рявкая и щелкая клыками на назойливых туристов. С красным мостом «Золотые ворота». Экскурсиями на тюремный остров Алькатрас. И белыми акулами, патрулирующими побережье.
Побережье это представляет собой один из трех самых известных в мире акульих треугольников. Помимо берегов Австралии и Южной Африки. На юг Калифорнии белые акулы плывут до самого Сан-Диего. Где расположен один из лучших в мире зоопарков. Океанариум с ручной косаткой. База военно-морского флота. И лежбище все тех же вездесущих морских львов, громко и заунывно кричащих по ночам, которых в море кормят туристы.
Там же, на небольшом острове, расположен последний кедровый отель Америки. Где и снимался известный всему мужскому населению СССР фильм «В джазе только девушки» – с Мэрилин Монро. Отель огромен и невероятно пахнет внутри – кедровые запахи пропитывают посетителя так, что выветриваются из одежды только несколько дней спустя. Весь он в бронзе, позолоте, старинном фарфоре, цветном стекле и пожарной сигнализации. Из-за которой пока и не сгорел, как прочие, когда-то многочисленные постройки такого типа.
К югу от Сан-Диего – граница с Мексикой. И город Тихуана. Куда американские моряки и туристы со всего света ездят оторваться на велосипедах, припаркованных у пограничного шлагбаума. Чтобы нагрузиться там до поросячьего визга, зачем, собственно, они туда и ездят. Как ездили в свое время финские туристы в Ленинград. А теперь приезжают в Санкт-Петербург. Велосипеды позволяют вернуться в США, не нарушая правила дорожного движения. Пьянству – бой. Ну, а мексиканцы едут на работу в Штаты на специальном трамвае. Такая экзотика. Пограничный велосипед в одну сторону. Пограничный трамвай в другую.
Акулы курсируют на юг мимо Монтеррея с его крупнейшим в Америке аквариумом. Включая отсек для каланов. Бухту для наблюдения за миграцией китов. И самый большой в мире закрытый аквариум, где стая трехметровых океанских тунцов и рыба-луна размером с небольшой грузовик ходят по кругу в прозрачной кастрюле размером в пять этажей. Дальше по побережью Биг-Сюр, напоминающий норвежские шхеры. И растущие в получасе езды от него – и часе от монтеррейской школы разведки – береговые секвойи.
Деревья это или нет, с первого взгляда понять трудно. Уж очень они нереальные. Стометровой высоты, красноватые. С теплой толстенной корой. Невероятного охвата. Хотя горные секвойи, в Йосемитском национальном парке, толще. Но ниже. Всего-то метров по 80–90. Впрочем, акулам это все равно: дерево – не их специалитет. Морские львы и рыба – да. Изредка аквалангист. Хотя и не специально. Поди разбери в мутной воде, что там чернеет. Гидрокостюм или морской котик. Ну, а если укусил – не выплевывать же. В связи с чем, несмотря на замечательные песчаные пляжи, купание в океане на этом побережье не слишком популярно.