Рука сама взлетела для крестного знамения, и пальцы уже сложились щепотью, но брови на незнакомом лице укоризненно сдвинулись, и Марина спохватилась, что видение от креста исчезнет, как и от молитвы. Рука безвольно упала на колени, и Марина уже не сводила глаз с лица незнакомца, жадно разглядывая каждую его черточку.
У него были русые брови, одна из которых низко лежала над глазом, а другая была изогнута резким насмешливым углом. Глаза его тоже казались темными, и на миг Марина, которой больше нравились голубоглазые да сероглазые, опечалилась. И рот у него какой-то переменчивый – то улыбчивый, то недобро поджатый. Худые впалые щеки, резко очерченный нос, твердый подбородок.
Марина затаила дыхание: незнакомец не отличался особенной красотой. Однако было в его настойчивом взгляде нечто, заставившее сердце Марины затрепетать, а губы – невнятно прошептать новое заклинание: «Люб ты мне, суженый-ряженый, а потому выйди в мир божий хоть на час, хоть на минуточку!» И она замерла в ожидании. Сбудется? Нет? Сбылось! Лицо в зеркале заколебалось.
А потом Марина ощутила движение за спиной. Oбернулась, да так резко, что чуть не слетела с лавки. Но он успел схватить ее за плечи и поддержать. А Марина даже спасибо не нашлась сказать. Глядела не отрываясь, словно отведи она взор – и незнакомец исчезнет.
С той поры как призрак выйдет из зеркала, нельзя по правилам ни слова молвить. Однако как же пригласить его к столу? Затем Марине следует сделать две совершенно необходимые вещи. Во-первых, выяснить, не черт ли к ней припожаловал, подслушав девичьи мечты и приняв облик пригожего молодца, для чего как-нибудь исхитриться и заглянуть ему за спину, не вьется ли хвост, а потом разглядеть ноги, не с копытами ли. А убедившись, что перед ней подлинно человек, надобно улучить миг и выкрасть какую-нибудь вещь, ему принадлежащую, которая будет как магнитом притягивать суженого к суженой и не даст ему избежать предначертанного.
Марина робко улыбнулась. И тут же незнакомец улыбнулся в ответ – обольстительно-развязной улыбкой. Марина вздрогнула: видать, ее суженый малый не промах, в будущем придется присматривать за ним в оба. А глаза его оказались вовсе не черными, а совсем светлыми, серыми или голубыми. Они стояли и рассматривали друг друга. И вдруг он заговорил…
У Марины громко застучало сердце. Она ожидала, что призрак будет изъясняться на неизвестном ей наречии, и в первую минуту слова его показались тарабарщиной. Однако через миг изумилась – ей понятна речь призрака! Он употреблял самые галантные и учтивые выражения, и Марина пришла в смятение от слов, им сказанных: она-де, красавица неописуемая, с первого взгляда пришлась ему по сердцу, и как же он счастлив, что ветер странствий занес его нынче ночью на огонек одинокой свечи, столь таинственно мерцавшей во мраке…
Слова насчет ветра странствий несколько озадачили Марину. Выходит, их встреча – случайность, а вовсе не предначертание судьбы? Ах, неважно. Главное, что он здесь. Теперь следует уточнить, не черт ли это.
Надо отвлечь его. Но как?
Его улыбающиеся губы были совсем близко, и Марина подумала, что вот хорошо бы поцеловаться, а тем временем вытащить какую-нибудь вещицу. Тут же спохватилась: ведь искусство поцелуя ей неведомо. Но вмиг забыла обо всем – гостю пришла та же мысль, и оказывается, ничего не надо уметь. Надо лишь делать то же, что и он.
А он провел губами по губам Марины, нежно усмехнувшись, когда та вздрогнула. Все в точности повторила и она. Пьянящее ощущение своей власти пришло к ней, когда после легкого поцелуя в уголок рта все его тело содрогнулось. Прерывисто вздохнув, он накрыл ее губы своими. Марина хотела сделать то же, но не смогла: ее рот оказался в плену. Она приоткрыла губы, и туда вторгся нежный, сладкий его язык… два тела, прижавшихся друг к другу, затрепетали.
И почудилось Марине, что плывет она в бирюзовом тумане. Туман заполонил ее голову, все вокруг затянул лукавым мороком. И совсем растворилась бы она в нем, если бы не ощущение чего-то твердого, прильнувшего к бедрам. Оттого и приоткрыла скованные сладостной истомою веки и, увидев близко-близко затуманенные, отрешенные светлые глаза, поняла, что обнялись они с суженым столь крепко, что каждый изгиб их тел совпал, будто сошлись частицы головоломки, а не только губы слились в неотрывных ласках. Но томительные, с ума сводящие касания вдруг показались Марине чем-то малым. Все требовательнее напоминала о себе кровь, стучавшая в висках, в груди, в чреслах, томительные судороги расходились по бедрам, и Марина невольно повела ими из стороны в сторону.
Отрывистый стон сорвался с губ суженого, и Марина почувствовала, что пол ушел у нее из-под ног. Испугавшись, она еще крепче вцепилась в широкие плечи, которые вдруг оказались не напротив, а сверху. Странная тяжесть накрыла ее… Марина изумленно поняла, что лежит.
Холодок коснулся обнаженной груди. Он расстегнул ей платье! Но как, когда?.. Она хотела отвлечь его поцелуем, но отвлеклась сама, в голове остались лишь обрывки мыслей. Нестерпимо горячие пальцы стискивают ее напрягшиеся груди, а другая рука… Да что же делают его руки? Греховность растеклась по всем глубинам ее тела и переполнила их своим течением, выплескиваясь наружу. Ей было уже нестерпимо в одиночестве, она жаждала другое существо, чтобы искусить его и переполнить тем же грехом, который теперь составлял всю суть ее. Теперь весь мир, небо и земля, рай и преисподняя сошлись, воплотившись для нее в одном незнакомом существе, кое она тщетно молила явиться к себе и слиться с собой…
Bсе существо Марины, обратившееся в ожидание, сотряслось от щемящей нежности, прозвучавшей в одном только слове, сорвавшемся с воспаленных уст ее неведомого возлюбленного: «Прости…» И она поняла, что суженый просит прощения за боль, которую причинил ей. Но ведь Марина сама завлекла к себе неожиданное мучение… И она сдалась, перестала противиться, приготовилась умереть.
Однако боль вдруг отступила, словно обрадованная такой безусловной покорностью. Ничто более не терзало, не мучило – только наслаждало. Синие волны плыли над ней, синие звезды качались на них, колыхались синие цветы. Но отчего-то Марина знала: ошеломляющие, блаженные ощущения, осеняющие ее сейчас, – лишь ожидание, лишь подступы к неким вершинам. И вот наконец оно, непереносимое счастье, от которого можно умереть… Глаза закрылись, похолодели уста, бессильно упали руки…
Сон, похожий на беспамятство, или, может быть, беспамятство, похожее на смерть, накрыли Марину своим милосердным покрывалом.