И испугалась собственной смелости, сжалась, прикрывая собой недвижимую Урсулу, ожидая, что сейчас раздвинутся стены и оттуда вырвется адская сила, оскорбленная тем, что кто-то присвоил ее имя. Не ожидая только шепота, исполненного последнего отчаяния:
– Боже! Боже, сжалься надо мною!
В тот же миг Урсула шевельнулась. Не раздумывая, Марина опустила тело, в которое возвращалась жизнь, на пол и отступила в узкую, как гроб, нишу в стене. Марина надеялась, что Урсула ее не заметит, и можно будет без помех подслушать ее разговор с… С кем угодно, только не с призраком – ведь призраки не поминают имя господа всуе!
Старая женщина приподняла голову, попыталась сесть, но охнула, схватилась за голову.
– Урсула? – оживился голос. – Урсула, отзовись!
– Тише, тише, моя девочка, – произнесла дама. – Успокойся, я здесь.
– Слава богу! – Неведомая обитательница стены едва не плакала от облегчения. – Здесь кто-то был, кто-то говорил со мной…
– Говорил? – Урсула так и подскочила. – О господи, Гвендолин! Как ты могла быть такой неосторожной? Ты выдала нас!
– Я услышала шаги, потом грохот… Его услышал даже Алан и бросился наутек.
– Ну да, я упала, – недовольно призналась Урсула, – и проклятый фонарь разбился. Мне почудилось, что кто-то схватил меня сзади за платье. Я чуть не умерла от страха! Значит, кто-то здесь был?
– Это была она! – выкрикнула женщина из-за стены.
– О нет, только не это… – пробормотала Урсула, и бледное ее лицо еще больше побледнело.
– Она назвалась леди Элинор! – возбужденно вскричала ее собеседница.
– А голос? Ты узнала голос?
– Нет, я слышала его впервые.
– Спасибо и на том, – прошептала Урсула. – Может, все еще и обойдется. Но ради всего святого, Гвен, ради Алана, будь осторожнее! Ведь если только заподозрят, что я здесь бываю, они прикончат и меня, и тебя. Ты жива потому, что молчишь.
– Я знаю, знаю, – всхлипнула Гвен. – Он так и сказал мне сегодня.
– Он приходил сегодня? – со свистом выдохнула Урсула. – И… и опять?
– Опять! – сдавленно выкрикнула Гвен. – Он истерзал меня так, что я едва смогла сползти с постели. А он смеялся и просил меня продолжать хранить тайну, потому что он еще не насладился мною вполне. Я лежала перед ним, вся избитая, истерзанная, и молилась, чтобы появилась его любовница…
– Помилуй бог! – жалобно выкрикнула Урсула, и Марина поняла, что старая дама тоже плачет. – Она убила бы тебя на месте!
– Но сначала убила бы его! – яростно, страстно, без слез выкрикнула Гвендолин. – Я бы успела увидеть это и была бы вознаграждена за все!
– Ты забыла про Алана, – устало проговорила Урсула, вытирая слезы.
– Ему было бы только лучше, если бы я умерла. Тогда бы никто ни о чем не узнал.
– Вспомни, кто его отец, Гвендолин! Вспомни, кто надел тебе на палец венчальное кольцо! – Урсула пылко рванулась вперед и всем телом приникла к стене.
– Кольцо у меня отняли, – раздался голос-стон.
– Алан не должен вырасти, так и не узнав об отце, так и не получив…
Но тут из-за стены донесся тихий крик, исполненный такого отчаяния, что у Марины волосы встали дыбом, а Урсула замерла, ломая руки.
– Нет! О, смилуйся надо мной! – вскричала Гвен. А вслед за тем послышались звук удара и негромкий смех – смех мужчины, уверенного в своей власти.
Урсула ринулась бежать по галерее еще быстрее, чем бежала сюда. Марина готова была последовать за ней, но, чтобы не быть обнаруженной, вынуждена была выждать несколько минут. Самых тяжелых минут! Она сгорбилась, зажала руками уши, но все равно слышала безнадежный плач пленницы и тяжелое дыхание разъяренного похотью мужчины, его удовлетворенные хриплые стоны.
Марина не помнила, как миновала галерею, как спустилась по лестнице. Ноги подгибались, а руки дрожали.
Она тащилась по коридору, не понимая, куда идет. Стоны Гвендолин, которую зверски насиловал – в том не было сомнений! – какой-то негодяй, звучали в ушах и разрывали сердце.
Кто она, та несчастная? Кто ее враги? Почему одна Урсула проявляет к ней участие, хотя и не может ничем помочь? Сколько вопросов, которых некому задать! Да и опасно спрашивать. «Ты жива, потому что молчишь», – сказала Урсула. И слова: «Если только заподозрят, что я здесь бываю, они прикончат и меня, и тебя! – относятся ко всякому, кто прознает о Гвен. В том числе – к „русской кузине“ хозяина…
Марина вздрогнула. Тьму коридора прорезала полоска света. Дверь Десмонда! Значит, он все-таки вернулся.
Марина прокралась к приоткрытой двери и замерла. Постучать? Рассказать Десмонду обо всем, что слышала. Он небось и не знает, какие злодейства творятся в замке.
Проклиная себя за любопытство, Марина озирала комнату. Роскошное убранство, запах… совсем не женский. У нее вдруг забилось сердце: так пахло тело Десмонда, когда они…
Проклятие! Задрожав от злости на себя, она задела дверь, та приотворилась еще шире. Марина облилась холодным потом, ожидая изумленного или презрительного окрика, надменного взгляда, неловкости, замешательства – чего угодно, но не тишины. Постель не разобрана. Посреди комнаты стоят два баула – знак того, что хозяин вернулся. Но комната пуста…
Прижав руку к сердцу, которое готово было выпрыгнуть из груди, Марина добрела до своей комнаты – дверь она, оказывается, оставила приотворенной, – заперлась и рухнула на постель. Натянула на себя одеяло, закрыла голову подушкой. Вопросы, к которым добавилось еще два: где Десмонд? с кем он? – кружили вокруг, как стая хищных птиц, не давая покоя. Но Марина упорно гнала их. Наконец поплыла на нее спасительная сизая мгла, заслоняя страшные ночные видения, заглушая голоса и стоны… И вдруг Марина резко села, уставившись в темноту.
Гвендолин… ведь так звали возлюбленную покойного лорда Алистера, которая ушла в монастырь!
* * *
Утром Глэдис опять ее насилу добудилась, однако не выказала ни малейшего неудовольствия. Сунула дрова в камин, опрокинула кувшины в ванну, принесла завтрак. Марина еще не успела глаза продрать, как оказалась сидящей в постели с подоткнутой за спину подушкой и с подносом в руках, а Глэдис уже летела к дверям.
– Погоди-ка!
– Что прикажете, мисс? – спросила девушка нехотя, приседая.