Этот страх заставлял Донахью все больше и больше пить. Шутка стала реальностью, а реальность вдруг превратилась в самое желанное безумие.
– Кто ты такая, черт возьми?! – хотел спросил Донахью Жустин, но не спрашивал, не решался, не осмеливался, лишь робко заглядывал в ее комнату и извинялся, что снова пьян.
– Это не важно, – говорила она, затем осторожно спрашивала, есть ли у него новые идеи.
– Есть! – радостно заявлял Донахью и, осторожно садясь на стул, выкладывал все, что накопилось в его голове за день.
Жустин слушала, кивала, смотрела куда-то вдаль, в пустоту. «А у нее чертовски хорошая память!» – думал Донахью, не без тени светлой зависти, хотя в молодости у него, возможно, была такая же хорошая память. Да может даже и сейчас все еще была, вот только он сам уже перестал в это верить.
– Это все? – спрашивала его Жустин, когда он смолкал дольше, чем на пять минут.
Донахью мялся, стеснялся, словно ученик, который не выучил урок. Злился на себя, злился на женщину, с которой провел слишком много времени, на выпивку, которая затуманила разум, лишила его остроты, на весь мир, за то, что он такой шумный…
– Тогда уходи, – говорила ему Жустин. – Или проспись… или выпей еще и найди женщину получше той, что приводил вчера.
Так прошли почти два месяца. Два долгих месяца сладкого безумия. Время, за которое Донахью выпил, наверное, весь местный бар и познакомился со всеми женщинами в округе. Он даже побывал в местной тюрьме, после того, как чуть не избил одну из своих женщин, которая, устав от стука печатной машинке в соседней комнате, сказала ему пойти к Жустин и велеть ей заткнуться. В тюрьме он провел три дня, затем вышел, заплатив штраф. За это время в голове созрел еще десяток идей, правда Жустин отвергла больше половины из них, снова отправив его в бар за женщиной и выпивкой.
– Кажется, так ты соображаешь свежее, – сказала она.
Донахью не стал спорить. Немного обиделся, но уже после первой рюмки рома, забыл обо всем, кроме шума веселья и радости сладкого безумия.
Все закончилось как-то внезапно. Донахью проснулся на рассвете. Приведенная им женщина все еще спала. Ей было около тридцати, и бурная ночь оставила на лице свой отпечаток. Донахью закурил, заглянул в комнату Жустин. Печатная машинка все еще стучала и он, налив себе выпить, долго сидел в стороне, наблюдая за Жустин, за ее пальцами, за клавишами печатной машинки, за выражением ее глаз, за тем, как поджимает она свои губы.
– Знаешь, я тут подумал… – начал было Донахью, когда стук печатной машинки стих.
– Я закончила, – оборвала его на полуслове Жустин.
Она потянулась, вынула из печатной машинки последний лист.
– Ты что? – Донахью недоверчиво подался вперед, решив, что ослышался.
– Книга готова, – Жустин подвинула рукопись на середину стола. – Теперь осталось лишь выяснить, чья она.
– Что?
– Кому из нас она принадлежит, – Жустин положила поверх рукописи купленный Донахью револьвер. – Знаешь, как играют в русскую рулетку?
Он кивнул.
– Тогда возьми его и нажми курок.
– Там одна пуля?
– Да.
– Я могу провернуть барабан?
– Конечно.
– Ладно, – Донахью улыбнулся – безумие продолжалось и это ему нравилось.
– Можешь выпить еще немного для смелости, – сказала ему Жустин, когда он приставил дуло к своему виску.
– Да я и так уже пьян, – сказал Донахью и нажал на курок, услышал щелчок и улыбнулся, возвращая револьвер на рукопись.
– Везучий, – Жустин улыбнулась ему в ответ.
Донахью закурил. Жустин нажала на курок. Снова щелчок.
– Все интересней и интересней, – Донахью взял револьвер. Рукоятка нагрелась и теперь он больше не чувствовал холода стали, исходившей от оружия.
– Жми на курок! – поторопила его Жустин.
Донахью подчинился, услышал еще один щелчок, но улыбнуться уже не смог.
– Ты боишься, – подметила Жустин. – Вижу это в твоих глазах.
Донахью пожал плечами, затянулся сигаретой. Руки у него дрожали.
– Я тоже боюсь, – призналась Жустин, прижала дуло к виску и спустила курок.
От громыхнувшего выстрела заложило уши. Звякнуло стекло, в соседней комнате вскрикнула женщина. Донахью зажмурился, попытался открыть глаза, но не смог.
– Что случилось? – спросила его женщина, которую он привел в эту ночь в свой номер.
Она поднялась с кровати и теперь стояла в дверях, прикрываясь одеялом. Ее голос приводил в чувства, трезвил.
– Случилось? – Донахью растерянно огляделся.
В комнате никого не было кроме него. Лишь на столе стояла старая печатная машинка, да лежала рукопись.
– Ты что выстрелил в окно? – спросила его женщина, увидев оружие в его руке и разбитые стекла на полу.
– Наверно, – Донахью осторожно убрал в ящик стола револьвер.
– Ты не нормальный? – спросила его женщина. – Мне лучше уйти?
Голос ее звучал неестественно монотонно. Донахью молчал.
– Крис?
– Крис… Это хорошо, что ты помнишь мое имя, – сказал он, не глядя на нее.
– Так мне уйти или нет?
– Как хочешь.
– Тогда я останусь, сейчас сложно поймать такси, а мне еще… – она еще что-то говорила, но Донахью уже не слышал ее.
– В следующий раз она точно победит, – тихо сказал он, глядя на стул, где сидела Жустин. – Обязательно победит.
Морской бриз ворвался в разбитое окно, колыхнув шторы.
– А я проиграю, – сказал Донахью, осторожно убирая рукопись в ящик стола поверх револьвера. – Вот только у меня не будет второго шанса…
Он повернулся и посмотрел на стоявшую в дверях женщину.
– Думаю, нам нужно выпить, – сказал он ей. – Выпить, а потом заняться любовью. Пока ты еще здесь… Пока мы все еще здесь…
Дройд модели QX-154 шел по коридору межзвездного корабля Сириус-5. Он был похож на человека. По крайней мере, думал, что похож. Думал в своей электронной голове, своим искусственным интеллектом. В его задачи входило накопление энергии в своих батареях и подзарядка остальных дройдов. Долгие часы дройд QX-154 проводил на поверхности корабля, питаясь энергией звезд, мимо которых они пролетали. По возвращению его зеркала тщательно вытирал дройд уборщик АА-18. Из всей работы, которую ей приходилось делать на корабле, следить за чистотой QX-154 была самой любимой и желанной. АА-18 не знала, откуда появились эти чувства, но они были, и ничего с этим поделать было нельзя.