Сейчас же он снова был в море. Частная лодка подпрыгивала на волнах. Старик-хозяин сказал, что паром на остров ходит раз в три недели и то, как правило, не берет никого постороннего.
– И я сам там не останусь, – сказал старик, приглаживая седые волосы, которые растрепал ветер. – Не любят они там чужаков.
– Там моя девушка, – сказал Харлин, увидел, как нахмурились белые кустистые брови старика, и решил больше ничего не говорить.
Если не считать констебля Холла, то пристань была пуста. Харлин обернулся, провожая спешно уплывающую лодку старика, закинул на плечо походный рюкзак, представился, протянул констеблю руку, увидел, что у констебля нет правой руки, извинился.
– Ничего страшного, – констебль безрадостно улыбнулся. – Не смертельно.
– Да, – Харлин достал фотографию Люси. – Узнаете ее?
Констебль не ответил. Харлин показал ему письмо.
– Оно пришло с этого острова, так что девушка должна быть здесь.
– Может, и должна, – протянул констебль, не сдержав тяжелый вздох.
В центр острова они ехали на старом японском внедорожнике с автоматической коробкой передач. Констебль молчал. Прохожих не было. Редкие дома за чертой города были заброшены. То тут там из высокой травы выглядывали железные рамы велосипедов, мотоциклов, легковых автомобилей.
– Нужно было письмо написать, а не самому приезжать, – неожиданно сказал констебль.
– Не любите чужаков? – Харлин попытался улыбнуться, увидел, как напряглись челюсти констебля, отвернулся.
Вдоль дороги вытянулись кукурузные поля. Длинные, похожие на море… Однообразные до тошноты…
Дом, в котором жила Люси Уотсон, стоял на краю крохотного города.
– Я подожду вас здесь, – сказал констебль, останавливаясь на обочине.
Харлин не ответил, поднялся на деревянное крыльцо, покрытое нержавеющим железом, постучал в дверь.
– Открыто! – прокричала изнутри Люси.
Харлин вошел. Окна были открыты, пахло стиральным порошком. Гудели стиральные машины. Люси начала что-то говорить, приняв Харлин за кого-то другого, обернулась, вздрогнула, замолчала. Молчал и Харлин. Глаза невольно смотрели на уродливый обрубок вместо левой руки.
– Зачем ты приехал? – наконец, спросила Люси.
Харлин не ответил, подошел чуть ближе. Люси не отвернулась, не стала прятать от него культю.
– Не нравлюсь?
– Поэтому ты не вернулась? – спросил Харлин. – Боялась? Стыдилась?
Он увидел, как покраснели щеки Люси.
– Тебе нечего стыдиться.
– В твоем мире – есть.
– Везде.
– Здесь я своя.
– Здесь ты прачка! – Харлин не осознано достал сигарету, прикурил.
Люси отвернулась, подошла к окну.
– Ты должна уехать со мной, – сказал ей Харлин.
– Нет.
– Зачем же тогда ты прислала мне письмо?
– Не хотела, чтобы ты волновался.
– А я думаю, ты хотела, чтобы я приехал и забрал тебя.
Харлин взял ее за плечи, повернул к себе лицом и поцеловал в губы.
Одна из машин закончила стирку пиликнула, стихла, снова пиликнула.
– Когда отплывает паром? – спросил Харлин.
– Паром? – Люси нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями.
Они лежали в груде чистого белья – Харлин и Люси. Длинная челка Люси прилипла к вспотевшему лбу. За полгода она похудела, но Харлин отмечал, что худоба эта ей только к лицу. А рука… О руке он старался не думать.
– Не думаю, что удастся так просто уехать отсюда, – сказала Люси.
– Если ты о констебле… – Харлин замолчал, услышав шаги на крыльце.
– Это, наверно, за бельем! – засуетилась Люси.
Собрав две корзины, она вынесла их из дома. Две женщины и ребенок забрали белье, ушли.
– Что не так с ребенком? – спросил Харлин, стараясь не акцентироваться на отсутствии рук у женщин.
– Он глухой, – сказала Люси.
Какое-то время они молчали.
– Здесь что, нет ни одного здорового человека? – спросил, наконец, Харлин, увидел, как Люси кивнвла головой, выругался, достал сигарету. – А дети? Я видел, когда ехал сюда, слепого ребенка с собакой. Этот остров, это что… Центр какой-то или что?
– Просто остров.
– Но дети…
– Они рождаются нормальными…
– Нормальным… – Харлин похолодел, снова выругался. – Какого же черта ты все еще здесь?!
– Они спасли меня, – Люси пожала плечами. – К тому же это хорошие люди.
– Хорошие люди?! – закричал Харлин.
Входная дверь открылась без стука.
– Да они психи! – выкрикнул Харлин, глядя в глаза констебля.
Люси ушла. Харлин сидел за столом. Напротив него сидел констебль. В своей здоровой руке он держал старый Смит и Вессон. Харлин слышал, как за стенами дома собирается толпа людей, слышал голоса. Одним из этих голосов был голос Люси. Он узнавал его, но не мог разобрать ни слова. Лишь иногда громко раздавалось его имя…
Люси вошла спустя час, бросила короткий взгляд на констебля, затем на Харлина.
– Ты можешь остаться, – сказала она.
– Остаться?!
Харлин встал из-за стола, прошел по комнате, снова сел.
– Я не могу.
– Это не тебе решать, – сказал констебль.
– Вот как? – Харлин уставился на оружие в руках констебля.
Люси ушла.
– А если я останусь, то… – Харлин покосился на культю констебля.
– У нас есть хороший глухой хирург, так что… – констебль встретился взглядом с чужаком и впервые за весь день улыбнулся.
Все было чужим. Абсолютно все. Даже деньги, ради которых Стивен Джексон приехал в Данию… Ведущий инженер, Копенгаген, глава отдела – все какое-то смазанное, ненужное, как шлюха Инге, к которой посоветовал сходить коллега Уве Оулесс. Высокая, стройная с черными длинными волосами, шелковыми, прямыми. Глаза светлые, как небо. Кожа смуглая с искусственным загаром. И ни одного слова на английском.
Джексон проходит в спальню, пытаясь вспомнить, какие шутки об этом доме отпускал Оулесс – ничего. Только тьма. Далекий голос Инге. Или просто голос? Чужой голос. Голос где-то рядом. Много голосов. Забор из частокола. Ведьмы за забором. Ведьмы с картины, которую купила жена в гостиную. Ведьмы, которые смотрят на Джексона. Он чувствует запах еды, костра, навоза. Пытается двигаться, но не может. Пытается говорить, но язык не подчиняется ему. Где-то далеко снова слышится голос Инге. Голос реальности. Возвращаются запахи. Запахи реальности. Возвращаются чувства. Чувства реальности. Джексон поднимается с кровати, начинает одеваться. Инге улыбается ему, предлагает что-то еще. Джексон не понимает. Перед глазами все еще мелькают ведьмы за частоколом…