К окошку приближается Уолтер, а я отхожу, приостановившись лишь для того, чтобы сплюнуть в пыль.
Решение приходит, когда я нарезаю фрукты для орангутанга. Приходит вспышкой, знаком свыше.
У вас нет денег?
А что есть?
Возьмем что угодно.
Я дефилирую перед вагоном номер 48 и, пройдя туда-сюда по меньшей мере раз пять, наконец забираюсь внутрь и стучу в дверь купе номер 3.
— Кто там? — слышится голос Августа.
— Это я. Якоб.
Минутная пауза.
— Заходи.
Я открываю дверь и вхожу.
Август стоит у окна, Марлена сидит в одном из плюшевых кресел, положив голые ноги на пуфик.
— Привет, — краснея, говорит она и расправляет юбку, предварительно прикрыв ею колени.
— Привет, Марлена, — отвечаю я. — Как дела?
— Лучше. Уже немного хожу. Скоро снова буду в седле.
— Что же тебя сюда привело? — вмешивается Август. — Да нет, не думай, мы всегда рады тебя видеть. И даже по тебе скучали. Правда, Марлена?
— Ну… да, — говорит Марлена, поднимая на меня глаза. Я тоже краснею.
— Что-то я совсем забыл о правилах хорошего тона, — продолжает Август. — Хочешь выпить? — Взгляд у него неестественно строгий, губы сжаты.
— Нет, спасибо, — его неприязнь застает меня врасплох. — Я на минутку. Хотел кое о чем спросить.
— О чем же?
— Мне нужен врач.
— Зачем?
Я колеблюсь.
— Можно я не буду отвечать?
— Ага, — говорит он, подмигивая. — Понимаю.
— Что?! — в ужасе восклицаю я. — Нет, ничего такого. — Я оглядываюсь на Марлену, которая тут же отворачивается к окну. — Это для одного моего друга.
— Ну, конечно, — улыбается Август.
— Да нет же, честное слово. И вовсе не… Послушайте, я всего лишь хотел спросить, нет ли у вас на примете врача. Не берите в голову. Я пойду в город и поищу сам, — и разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Якоб! — окликает меня Марлена.
Я останавливаюсь в дверях и некоторое время пялюсь через узкую прихожую в окно, а потом, пару раз вдохнув, вновь поворачиваюсь к ней лицом.
— Завтра в Давенпорте ко мне придет врач, — тихо говорит она. — Прислать его к тебе, когда мы закончим?
— Буду весьма обязан, — отвечаю я и, приподняв шляпу, ухожу.
На следующее утро очередь на кухне гудит, как растревоженный улей.
— Это из-за слонихи, — говорит человек передо мной. — А она все равно ни черта не умеет.
— Бедняги, — вторит ему приятель. — Это же стыд и позор, когда зверюга дороже человека.
— Простите, — встреваю я. — А что значит «из-за слонихи»? Первый вылупляет на меня глаза. Он широкоплеч, одет в грязный коричневый пиджак. Его обветренное лицо, темное, словно изюмина, исчерчено глубокими морщинами.
— Так она же стоит бешеных денег! А доя нее еще купили специальный вагон.
— Да нет же, что из-за нее произошло?
— Сегодня утром мы недосчитались людей. С полдюжины, а то и больше.
— Что, из поезда?
— Ну да.
Я ставлю свою частично заполненную тарелку прямо на раздаточный стол и направляюсь в сторону Передового отряда. Сделав несколько шагов, перехожу на бег.
— Эй, парень! — кричит мне сосед по очереди. — Ты ж еще не поел!
— Оставь его, Джок, — одергивает его приятель. — Ему, видно, надо кого-то проверить.
— Верблюд! Верблюд, вы тут? — Я стою перед вагоном, вглядываясь внутрь, в затхлую темноту. — Верблюд! Вы тут?
Ответа нет.
— Верблюд! Тишина.
Я поворачиваюсь лицом к площади.
— Вот черт! — выругиваюсь я, и пинаю гравий, пинаю снова и снова. — Вот ведь черт!
И тут из вагона слышится похныкивание.
— Верблюд, это вы?
В одном из темных углов раздается приглушенный шорох. Я впрыгиваю в вагон. У дальней стены лежит Верблюд.
Он без сознания, в руке у него пустая бутылка. Я наклоняюсь и поднимаю ее. Лимонный экстракт.
— Кто ты такой, черт тебя дери, и что, к чертям собачьим, здесь делаешь? — раздается за моей спиной чей-то голос. Я оборачиваюсь. Это Грейди. Он стоит снаружи у открытой двери вагона и курит самокрутку. — А, вот оно что. Прости, Якоб. Не узнал со спины.
— Привет, Грейди. Как он?
— Трудно сказать. Как вчера вечером надрался, так и не поймешь.
Верблюд всхрапывает и пытается перевернуться. Левая рука безжизненно болтается на груди. Он облизывает губы и принимается храпеть.
— Сегодня приведу врача, — говорю я. — Приглядишь за ним покуда?
— А то как же, — обиженно отвечает Грейди. — Что я тебе, Черныш, что ли? Кто, как ты думаешь, присматривал за ним этой ночью?
— Ну, что ты, Грейди. Ей-богу, я не хотел. Послушай, если он протрезвеет, не давай ему снова напиться. Я вернусь с врачом.
Врач взвешивает отцовские карманные часы на пухлой ладони, переворачивает и разглядывает через пенсне, а потом открывает, чтобы взглянуть на циферблат.
— Хорошо. Пойдет. Так в чем же дело? — интересуется он, опуская часы в карман жилета.
Мы с ним в коридоре рядом с купе Августа и Марлены. Дверь в купе все еще открыта.
— Нам нужно будет кое-куда прогуляться, — говорю я шепотом.
Врач пожимает плечами:
— Что ж. Пойдемте.
Когда мы выходим из вагона, он поворачивается ко мне:
— Ну, и где же я смогу вас осмотреть?
— Не меня. Моего друга. У него что-то не так с руками и ногами. Ну, и не только. Лучше он сам расскажет.
— Вот как! — говорит врач. — Мистер Розенблют дал мне понять, что у вас проблемы… личного плана.
По мере того, как мы идем вдоль рельсов, выражение его лица меняется. Когда ярко раскрашенные вагоны первой части поезда остаются позади, на лице появляется тревога. А когда мы подходим к разбитым вагонам Передового отряда, ее сменяет отвращение.
— Сюда, — говорю я, запрыгивая в вагон.
— И как, скажите на милость, мне туда забраться?
Из тамбура появляется Граф с деревянными сходнями. Он спрыгивает на землю, подносит сходни к дверному проему и хорошенько прихлопывает. Недоверчиво их оглядев, врач карабкается в вагон, чопорно держа черный чемоданчик прямо перед собой.
— А где пациент? — спрашивает он, щурясь и осматривая вагон.
— Вон там, — отвечает Граф. Верблюд жмется в уголке. Рядом с ним топчутся Грейди и Билл.