Она имеет в виду отца и риск, что прислуга все разнюхает, подумал я. Такой оборот огорчил и обозлил меня, но она снова рассмеялась. Не выдержав, я попытался шантажировать ее угрозой рассказать отцу о событиях прошлой ночи, но Джуди только скривила губы.
— Ты не посмеешь, — сказала она. — А если и так, то мне все равно.
— Да неужто? А если он укажет тебе на дверь, потаскуха?
— Ах, мой маленький герой, я ошиблась в вас. На первый взгляд ты показался мне всего лишь еще одним грубым скотом, таким же, как твой отец, но теперь я вижу, что в тебе есть еще и серьезные задатки подлеца. Твой батюшка, если хочешь знать, вдвойне мужчина по сравнению с тобой. И он остается таковым, даже покидая кровать.
— Я достаточно хорош для тебя, дрянь, — отвечаю я.
— На разок, — парировала Джуди, отвесив мне шутовской поклон. — Этого достаточно. А теперь иди, и довольствуйся горничными.
Ослепнув от ярости, я захлопнул за собой дверь и провел следующий час разгуливая по парку и мечтая, как отплачу ей, если представится случай. Спустя некоторое время злость прошла, и я просто задвинул мисс Джуди на задний план в памяти до поры, пока не придет время свести счеты.
Как ни странно, это происшествие сыграло мне на руку. То ли до ушей отца дошел какой-то слушок о случившемся той ночью, то ли он почуял нечто недоброе, не знаю. Но склоняюсь ко второму. Тот еще проныра, папаша обладал звериным чутьем, которое есть и у меня. Так или иначе, его обращение со мной резко изменилось: перестав поминать то и дело о моем исключении, он мрачно молчал. Несколько раз я ловил на себе его странный взгляд, который он пытался скрыть, словно замышлял что-то недоброе.
И вот, спустя четыре дня по моем возвращении домой, отец вдруг заявляет, что поразмыслил над моей идеей вступить в армию и решил купить мне офицерский патент. Мне предстоит направиться в Конную гвардию, чтобы повидать дядю Биндли, брата моей матери, который и устроит все дела. Видя, что папаша хочет как можно скорее услать меня из дома, я решил ковать железо, пока горячо, имея в виду вопрос содержания. Я запросил пятьсот фунтов в год, и, к моему изумлению, он согласился без возражений. Я выругал себя за то, что не попросил семьсот пятьдесят, но и пять сотен было вдвое больше первоначального расчета, и этого вполне хватало, так что я был весьма доволен и отправился в Конную гвардию в прекрасном расположении духа.
О продаже офицерских патентов ходит много толков: дескать, богатые и неспособные продвигаются быстрее хороших людей, а бедных и умных, мол, всегда обходят чинами. Судя по своему опыту, могу заявить, что большая часть этих разговоров — чепуха. Даже без продажи чинов богатые будут продвигаться по службе быстрее бедных, а отсутствие способностей характерно, как правило, для тех и других в равной степени. На мою долю выпало послужить за десятерых (хоть и не по своей воле), и могу заявить, что большинство офицеров плохи, и чем выше они забираются по служебной лестнице, тем хуже становятся, я сам тому пример. Принято считать, что причиной наших бед в Крыму, [10] — когда торговля чинами была в самом разгаре — являлась некомпетентность, но недавняя мясорубка в Южной Африке [11] показала, что дела обстоят ничуть не лучше, а ведь патенты больше не продают.
Ну да ладно, в то время я мечтал не более чем о скромном звании корнета и о поступлении в престижный полк: вот одна из причин, почему я остановил свой выбор на Одиннадцатом драгунском. К тому же он размещался недалеко от столицы. Дяде Биндли я об этом ничего не сказал, напротив, мудро делал вид, что сгораю от желания заработать рыцарские шпоры в боях с маратхами или сикхами. Он хмыкнул и, удостоив меня брошенного мимо носа (весьма длинного и острого) взгляда, высказал мнение, что никогда не предполагал во мне стремления к военным подвигам.
— Как бы то ни было, красивые ноги в панталонах и склонность к причудам — это все, что пользуется спросом сейчас, — заявил он. — Надеюсь, ты умеешь ездить верхом?
— Как кентавр, дядюшка, — ответил я.
— Что ж, это уже лучше. Насколько мне известно, у тебя проблемы с горячительными напитками. Думаю, ты не станешь возражать, что эпизод, когда тебя, едва стоящего на ногах, выволокли из кабака в Рагби, не лучшая рекомендация для офицерского общества?
Я поспешил уверить его, что эти рассказы сильно преувеличены.
— Сомневаюсь, — ответил он. — Вопрос в том, как ты себя ведешь во хмелю: буйно или тихо? Буйного пьяницу терпеть никто не станет, тихого еще туда-сюда. А если у него еще и деньги есть… Похоже, в наши дни в армии наличие денег может извинить любой грех.
Это был его конек да и, осмелюсь сказать, всей моей родни по линии матери: принадлежа к знатному роду, они не имели избытка средств. Впрочем, эти мысли я оставил при себе.
— Так вот, — продолжал он. — Не сомневаюсь, что назначенного содержания вполне достаточно, чтобы позволить тебе покончить с собой за короткий промежуток времени. В этом отношении ты не лучше и не хуже большинства младших офицеров. Впрочем, постой-ка. Ты выбрал Одиннадцатый драгунский, не так ли?
— Да, дядя, именно.
— И ты твердо решил?
— Ну да, — немного удивленно ответил я.
— В таком случае у тебя есть некоторое отличие от основной массы, — с многозначительной улыбкой произнес дядя. — Тебе приходилось слышать о графе Кардигане? [12]
— Нет, — ответил я, и это показывает, насколько далеки были мои интересы от военных дел.
— Невероятно. Насколько тебе известно, он — командир Одиннадцатого. Кардиган унаследовал свой титул не далее чем год или два назад, когда был с полком в Индии. Любопытнейший экземпляр. Как я понимаю, он не делает секрета из своего намерения превратить Одиннадцатый в лучший кавалерийский полк армии.
— Похоже, это тот самый человек, который мне нужен, — заявил я, сверкая глазами.
— Верно. Ну хорошо, не можем же мы лишать его возможности заполучить такого ретивого субалтерна, не правда ли? Разумеется, дело о приобретении тебе звания должно быть решено без промедления. Я одобряю твой выбор, мальчик мой. Уверен, что служба под началом лорда Кардигана окажется для тебя — о, да, — как полезной, так и увлекательной. Еще мне сдается, что вы с его светлостью будете прекрасно дополнять друг друга.
Я был слишком поглощен старанием угодить этому старому идиоту, чтобы слушать, о чем он говорит, иначе мне наверняка пришла бы в голову мысль: не являются ли радующие его обстоятельства далеко не столь благоприятными для меня? Дядя всегда гордился, что его род знатнее нашего, представителей коего он не без известных оснований считал деревенщинами, и никогда не высказывал особых симпатий лично ко мне. Помочь племяннику получить эполеты было делом иным, тут его обязывало кровное родство, но делал он это без энтузиазма. Но мне все равно приходилось стелиться лисой перед ним, изображая признательность.