* * *
Марти ехал на юг по направлению к Криклвуду, когда почувствовал боль в затылке. Она распространилась моментально по всей его черепной коробке, дойдя за две минуты до головной боли невообразимых размеров. Его инстинкт подсказывал ему сбросить скорость и возвращаться обратно в Килбурн, чем быстрее, тем лучше, но на Финчли-роуд были сплошные пробки и все, что он мог сделать, это тащиться в общем потоке, чувствуя, как боль нарастает с каждыми десятью ярдами пути. Его сознание, вес больше и больше захватываемое раскручивающейся спиралью боли, воспринимало все меньшие объемы информации, его внимание сконцентрировалось на точке, куда как будто втыкалась острая игла. Дорога перед «ситроеном» становилась неразличимой. Он почти ничего не видел и столкновение с рефрижератором было предотвращено только благодаря его навыкам водителя. Он понял, что вести машину дальше становится смертельно опасным, поэтому он стал как можно осторожнее выбираться из потока – ему сигналили справа и слева, – наконец он остановился у края дороги и выбрался наружу глотнуть свежего воздуха. Почти ничего не соображая, он вышел на середину дороги. Фары встречных машин казались стеной стробоскопических огней. Он почувствовал, как его колени подгибаются и еле удержался, чтобы не упасть под колеса проносящихся автомобилей, ухватившись за открытую дверцу «ситроена». Шатаясь, он отошел к переду машины – ближе к относительной безопасности тротуара.
На его ладонь упала одинокая капля дождя. Он всмотрелся в нее, стараясь вернуть четкость своему зрению. Она была ярко красной. «Кровь», – всплыла откуда-то слабая мысль. Не дождь – кровь. Он поднес руку к лицу. У него обильно шла носом кровь. Теплый поток заструился по его руке, заливая закатанный рукав рубашки. Порывшись в кармане, он достал платок и приложил его к носу, затем заковылял к ближайшему магазину. В витрине он уловил свое отражение. Перед глазами у него плавала рыба. Он попытался отогнать видение, но оно оставалось – яркая, цветная экзотика, пускающая пузыри где-то в его черепной коробке. Он отошел от стекла и вгляделся в буквы, нарисованные на нем, – «Аквариумные принадлежности Криклвуда». Он повернулся спиной к гуппи и орнаментальному карпу и сел на узкий выступ. Он начал дрожать. "Это все Мамулян, – была его единственная мысль. – Если и впущу это в себя, я умру. Я должен драться. Любой ценой, драться".
* * *
Слово вырвалось из губ Кэрис, прежде чем она смогла удержать его.
– Марти.
Европеец взглянул в ее сторону. Бредила ли она? На ее припухших губах была испарина – да, это точно. О соединении со Штрауссом, в этом не было сомнения. Вот почему она произносила его имя с такой требовательностью в голосе.
– Марти!
Да, конечно, она бредила об острии стрелы и любовной муке. Посмотрите, как ее трясет. Посмотрите, как ее руки движутся между ее ног – бесстыдный показатель.
– Далеко еще? – спросил он Св. Томаса, который сверился с картой.
– Минут пять, – ответил юнец.
– Прекрасная ночь, – сказал Чэд.
* * *
– Марти?
Он поднял глаза, прищуриваясь, чтобы лучше разглядеть улицу, но не увидел никого, кто мог бы позвать его.
– Марти?
Это был голос Кэрис, измененный до ужаса. Когда он звучал, его голова, казалось, была готова расколоться, а мозг раздувался до размеров дыни. Боль была невыносимой.
– Марти?
Заткнись, хотел он сказать ей, но ее не было рядом, чтобы она услышала. Кроме того, это была не она, это был он, оно,Европеец. Теперь вместо голоса он слышал чье-то дыхание, не свое – чужое. Он задыхался, а это было мерное, сонное дыхание. Улица перед глазами меркла в обволакивающем тумане, голова повисла где-то между небом и землей от жуткой боли. Он понял, что если он не найдет помощи, он умрет.
Он встал, залитый кровью. Звон полностью заполонил его уши, заглушая шум транспорта в нескольких ярдах перед ним. Он качнулся вперед. Кровь из носа полилась еще сильнее.
– Кто-нибудь, помогите...
Чей-то голос проник сквозь хаос в его голове. Слова, которые он произносил, были неразличимы для него, но, по крайней мере, он был уже не один. Рука поддержала его за талию, другая взяла его руку. Голос, который он слышал, становился все более обеспокоенным. Он не был уверен, ответил он хоть что-нибудь. Он даже не был уверен, стоит ли он еще или уже упал. Да это его и не интересовало.
Ослепший и оглохший он ждал, пока какая-нибудь добрая душа не скажет ему, что он умирает.
* * *
Они притормозили на улице, неподалеку от отеля «Орфей». Мамулян вылез из машины, евангелисты вынесли Кэрис. Он заметил, что она начала пахнуть: этот резкий запах он связал с менструацией. Он прошел вперед, шагнул за ограду и ступил на безлюдную землю, окружавшую отель. Пустынность радовала его. Кучи хлама, куски выпотрошенной мебели – в болезненном свете магистральных фонарей это место обладало каким-то особым великолепием. Если нужно было выполнить последние обряды, то можно ли было отыскать лучшее место? Пилигрим сделал хороший выбор.
– Это здесь? – спросил Св. Чэд, подходя к нему.
– Здесь. Ты не отыщешь для нас вход внутрь?
– С удовольствием.
– Только делай это по возможности тихо.
Молодой человек скользнул по изрытой земле, остановившись только раз, чтобы вытащить из кучи обломков кусок железа. «Они такие предусмотрительные, эти американцы, – пришла в голову Мамуляна мысль, пока он шел за Чэдом, – не удивительно, что они правят миром. Предусмотрительные, но не искусные». У центральной двери Чэд отрывал доски, нимало не беспокоясь о внезапном нападении. «Ты слышишь? – подумал он о Пилигриме. – Знаешь ли ты, что я здесь, внизу, наконец-то так близко к тебе».
Он поднял свои холодные глаза к верху отеля. У него сводило живот от предвкушения, легкая испарина выступила на лбу и ладонях. Я как волнующийся любовник, подумал он. Так странно, что этот роман должен завершиться вот так, без какого-либо разумного свидетеля, который мог бы посмотреть на заключительный акт. Кто узнает об этом, когда все закончится; кто расскажет? Уж по крайней мере не американцы. Они не переживут следующие несколько часов с нетронутыми остатками своего рассудка. И не Кэрис – она вообще не переживет. Никого не будет, кто смог бы рассказать об истории, о которой – по каким-то глубоким причинам – он сожалел. Не это ли сделало его Европейцем? Желание, чтобы история была рассказана еще раз, передана по наследству еще одному жадному слушателю, который, со временем, пренебрежет ее уроком и повторит его мучительный путь. Ах, как он любил традиции!
Передняя дверь была наконец распахнута. Св. Чэд стоял, радостно ухмыляясь своему достижению, вспотевший в своем галстуке и костюме.
– Иди вперед, – велел ему Мамулян.
Нетерпеливый юноша рванулся вперед. Европеец последовал за ним. Кэрис и Св. Том тащились следом.