Запах внутри был мучительным. Ассоциации, воспоминания были одним из проклятий возраста. Сейчас запах горелого дерева и хруст обломков под ногами вызывал в памяти образы множества мест, где он побывал, но одного, конечно, особенно. Не поэтому ли Джозеф пришел сюда – не потому ли, что запах дыма и поскрипывание рассохшихся ступеней пробуждали воспоминания о той комнате на площади Мюрановского? Той ночью способности вора были равны его собственным, разве нет? В том молодом человеке с блестящими глазами чувствовалось присутствие какой-то незримой, хранящей его высшей силы; лиса, оказывающая столь малое почтение; он просто сел за стол, желая рискнуть своей жизнью ради игры. Мамулян полагал, что Пилигрим забыл Варшаву, когда поднимался все выше и выше по ступеням благосостояния, но эти обожженные лестницы были явным доказательством обратного.
Они пробирались в темноте; Св. Чэд шел впереди, разведывая дорогу, предупреждая его о том, что здесь нет перил или там нет ступеньки. Между четвертым и пятым этажом, где огонь был остановлен, Мамулян скомандовал остановиться, чтобы подождать Кэрис и Тома. Когда они поднялись, он велел подвести девушку к нему. Здесь было светлее. На ее нежном лице Мамулян видел выражение утраты. Он дотронулся до нее, не получая удовольствия от этого, но находя это необходимым.
– Твой отец здесь, – сказал он ей. Она не ответила; лицо ее не проявило ни малейших признаков исчезновения печали. – Кэрис... ты слушаешь?
Она моргнула. Он предположил, что установил с ней хоть какой-то, пусть самый примитивный контакт.
– Я хочу, чтобы ты поговорила с Папой. Ты понимаешь? Я хочу, чтобы ты велела ему открыть мне дверь.
Она слабо кивнула.
– Кэрис, – упрекнул он. – Ты знаешь, что лучше не сопротивляться мне.
– Он умер, – сказал она.
– Нет, – вяло ответил он, – он здесь, несколькими этажами выше нас.
– Я убила его.
Что это еще за бред?
– Кого? – резко спросил он. – Убила кого?
– Марти. Он не ответил. Я убила его.
– Тс-с-с... – холодный палец ткнул ее в щеку. – Так он мертв? Ну мертв, так мертв. Все, что можно сказать.
– ...это я сделала...
– Нет, Кэрис. Не ты. Это то, что должно было случиться, не вини себя.
Он взял ее бледное лицо в обе ладони. Он часто качал ее головку, когда она была ребенком, гордясь тем, что она была плодом Пилигрима. В тех объятиях он нянчил мощь, с которой она росла, чувствуя, что придет время – и она понадобится ему.
– Просто попроси открыть дверь, Кэрис. Скажи ему, что ты здесь, и он откроет тебе.
– Я не хочу... видеть его.
– Зато яхочу. Ты сделаешь мне великое одолжение. А когда все это закончится, тебе больше нечего будет бояться. Я обещаю тебе.
Казалось, она уловила во всем этом смысл.
– Дверь... – напомнил он.
– Да.
Он отпустил ее лицо, и она отвернулась от него, чтобы ступить на лестницу.
* * *
Затерянный в глубине своего комфортабельного номера, где джаз играл на маленьком переносном магнитофоне, который он лично поднял на шесть этажей, Уайтхед ничего не слышал. У него было все, что ему было нужно. Водка, книги, записи, клубника. Человек мог пересидеть здесь Апокалипсис и не подозревать о нем. Он принес сюда даже несколько картин – ранний Матисс из кабинета, «Полулежащая обнаженная», «Искушение Св. Михаила», Миро и Фрэнсис Бэкон. Последний был ошибкой. Картина была слишком болезненно отвратительной с ее намеками на освежеванную плоть, он повернул ее к стене. Но Матисс был наслаждением даже при свете свечи. Он разглядывал ее, как никогда очарованный ее легкой небрежностью, когда раздался стук в дверь.
Он встал. Прошло уже много часов – он потерял счет времени – с того момента, когда здесь был Штраусс. Пришел ли он снова? Пошатываясь от водки, Уайтхед пробрался к двери и остановился, прислушиваясь.
– Папа...
Это была Кэрис. Он не ответил ей. Ее присутствие здесь было подозрительно.
– Это я, Папа, это я. Ты здесь?
Ее голос был столь искушающим; она говорила так, словно опять стала ребенком. Возможно ли, что Штраусс понял его буквально и прислал девушку к нему, или она просто вернулась по собственному желанию, как и Иванджелина после слов расставания? Да, так оно и есть. Она пришла, потому что, как и ее мать, не могла не прийти. Он стал отпирать дверь, пальцы его дрожали от нетерпения.
– Папа...
Наконец он совладал с ключом и ручкой и открыл дверь. Ее не было. Никого не было – или это так показалось ему вначале. Но стоило ему лишь отступить обратно в свой номер, как дверь широко распахнулась и он моментально оказался прижатым к стене юнцом, чьи руки схватили его горло и пах и пригвоздили, как бабочку булавкой. Он выронил бутылку водки, которая была у него в руках, и вскинул руки, пытаясь опознать своего нападавшего. Когда, отбросив первоначальный испуг, он заглянул через плечо юноши, его мутные глаза остановились на человеке, который вошел вслед за парнем.
Тихо и совершенно неожиданно он заплакал.
* * *
Они оставили Кэрис в гардеробной номера, рядом с комнатой старика. Она была пустой, за исключением набитого шкафа и кучи занавесок, которые были когда-то сорваны с окон и затем забыты. Она соорудила себе гнездо из их пыльных свертков и легла. Единственная мысль крутилась в ее голове: я убила его.Она чувствовала его сопротивление ее вторжению, чувствовала, как в нем строится защита. И затем ничего.
Из окон номера, занимавшего почти четверть верхнего этажа, открывались два вида. Один на дорогу – ослепительная лента огней. Другой, с восточной стороны отеля, был более мрачен. Окна маленькой гардеробной выходили именно на эту сторону – простиравшийся пустырь, забор и город позади него. Но, лежа на полу, ничего этого нельзя было разглядеть. Все, что она могла видеть, это кусочек неба с мерцающими огоньками самолета.
* * *
Она наблюдала за их периодическим помаргиванием, произнося имя Марти.
* * *
– Марти.
Его уже поднимали в машину «скорой». У него сосало под ложечкой от движений каталки, на которой он лежал. Он не хотел возвращения сознания, потому что вместе с ним появлялась тошнота. Однако в ушах у него больше не звенело и его взгляд был вполне осмысленным.
– Что случилось? Подрался? – спросил чей-то голос.
– Он просто упал, – сказал свидетель. – Я видел. Он просто свалился посреди тротуара. Я как раз выходил из магазина, когда он...
– Марти.
–...и он там...
– Марти.
Его имя прозвучало в его голове ясно, как колокол весенним утром. Из носа снова пошла кровь, но боли на этот раз не было. Он поднял руку к лицу, чтобы остановить поток, но какая-то рука уже вытирала ее и останавливала кровотечение.