Он кинулся внезапно, его здоровая рука схватила Брира за горло прежде, чем тот успел среагировать. Изящные пальцы Европейца вонзились в желеобразную гнилую плоть Брира и сомкнулись вокруг его пищевода. Затем он резко дернул. Добрая половина шеи Брира оторвалась с потоками жидкости и гноя. Послышался звук, словно где-то выпускали пар.
Чэд зааплодировал с сигарой в зубах. Том перестал хныкать и из угла, где он свалился, тоже наблюдая за битвой. Один человек дрался за жизнь, другой – за смерть. Аллилуйя! Святые и грешники, все вместе.
Мамулян отбросил слизистый ком. Несмотря на огромные повреждения, Брир все еще стоял.
– Мне что, разорвать тебя на куски? – спросил Мамулян. Только он заговорил, что-то зашевелилось в нем. Девушка все еще боролась со своим заключением?
– Кто там? – мягко спросил он.
* * *
Кэрис ответила. Не Мамуляну, а Марти. «Здесь», – сказала она. Он услышал. Хотя нет, не услышал – ощутил.Она призвала его и он последовал за ней.
Зуд в Марти был на седьмом небе. Слишком поздно, чтобы помочь ей, —сказал он, – слишком поздно для всего.
Но она была уже близко, Марти знал это, ее присутствие прогнало панику. «Я с тобой, – сказала она. – Теперь нас двое».
Зуд не унимался. Он смеялся над мыслью о побеге. Вы пойманы здесь навсегда, —сказал он, – лучше смириться с этим. Еслиона не может выйти, как сможешь ты?
Двое, сказала Кэрис. Теперь нас двое.В самый непрочный из моментов, он уловил смысл ее слов. Они были вместе, и вместе они были больше, чем просто сумма их частей. Он думал об их слитых организмах – физическом акте, который был метафорой этого другого единения. Он не понимал этого до сих пор. Его разум восторжествовал. Она была с ним – он с ней. Они были одной невидимой мыслью, представляя друг друга собой.
Пошли!
И Ад раскололся – у него не было иного выбора. Вокруг все распадалось на куски, пока они выхватывали себя из объятий Европейца. Они ощутили несколько чудесных мгновений существования в едином разуме, и затем сила тяготения – или какой-нибудь другой закон, действовавший в этом состоянии, – вступила в свои права. Настало разделение – жестокое исторжение из скоротечного Эдема, и они понеслись к своим собственным телам; слияние завершилось.
Мамулян ощутил их бегство как рану более травматическую, чем любую из нанесенных до этого пор Бриром. Он прижал палец к губам, выражение жалобной потери появилось на его лице. Брир, казалось, уловил намек – его момент настал. В его разжиженном мозгу спонтанно сформировалась картина – словно одна из зернистых фотографий его альбома, только эта картина двигалась: падал снег, языки пламени плясали над жаровней.
Мачете в его руке отяжелело в течение секунды – теперь оно скорее было как топор. Он поднял его – и его тень упала поперек лица Европейца.
Мамулян взглянул на изуродованные останки Брира в узнавание пришло к нему: он увидел как все шло к этому моменту. Сгибаясь под тяжестью лет, он тяжело рухнул на колени.
Как только он сделал это, Кэрис открыла глаза. Это было мучительным, тяжелым возвращением, более ужасным для Марти, чем для нее, привыкшей к «чувствованию». Но все же никогда не было до конца приятно ощущать, как дух опутывают мускулы и мясо.
Глаза Марти тоже раскрылись и он взглянул на тело, которое занимал – оно было тяжелым и спертым. Большинство его составляющих – кожа, волосы, ногти – было мертвым материалом. Его собственное существо вызвала в нем чувство отвращения. Нахождение в таком состоянии было лишь пародией на ту свободу, которую он только что вкусил.
Он начал подниматься из своего распластанного положения с легким стоном омерзения, словно бы он, проснувшись, обнаружил свое тело покрытым насекомыми.
Он поискал глазами Кэрис, чтобы убедиться в воскресении, но ее внимание было поглощено видом, недоступным для Марти из-за частично закрытой двери.
Она наблюдала зрелище, которое она откуда-то знала. Только точка наблюдения была другой, я ей потребовалось немного времени, чтобы распознать эту сцену: человек на коленях с выставленной напоказ шеей, руки чуть расставлены, пальцы слегка вывернуты в универсальном жесте покорности; палач с неясным лицом, поднимающий лезвие, чтобы обезглавить свою ждущую жертву, кто-то смеющийся рядом.
Когда она видела эту картину в первый раз, она видела ее глазами Мамуляна, солдата в засыпанном снегом дворе, ожидающего удара, который прервал бы его молодую жизнь. Удара, так и не последовавшего, или, скорее, отложенного до настоящего момента. Ждал ли палач так долго, живя в одном теле только для того, чтобы сменить его на другое, преследуя Мамуляна десятилетие за десятилетием, пока наконец рок не свел все части воедино? Или все это было подстроено Европейцем? Его ли это воля призвала Брира, чтобы покончить с историей, так неудачно прерванной много поколений назад?
Ей никогда не узнать. Действие, начавшись во второй раз, не будет отложено снова. Оружие скользнуло вниз, почти отделяя голову от шеи одним ударом. Несколько оставшихся нитей оставили ее свисать – носом к груди – с туловища, пока два последующих удара не отсоединили ее и она, скатившись по ногам Европейца, замерла у ног Тома. Парень отшвырнул ее прочь.
Мамулян не издал ни звука – только сейчас обезглавленное туловище было «открыто»: вместе с кровью из раны выходил неясный шум; казалось, каждая пора сочилась жалобами. И вместе со звуками вылетали дымные призраки невообразимых форм, поднимаясь от него, словно пар. Скорбные видения появлялись и таяли в воздухе: мечты, сны или, может быть, воспоминания о прошлом. Все это было сейчас слито воедино. Да и всегда, фактически, было так. Он пришел из слухов: он – легендарный, он – неуловимый, чье имя само было ложью. Имело ли какое-нибудь значение то, что сейчас его биография, испаряясь в неизвестность, воспринималась как видение?
Брир, все еще неудовлетворенный, принялся кромсать открытую рану на шее трупа, рубя вниз, затем по сторонам в попытке расчленить врага на все более мелкие куски. Рука была полностью отрублена, Брир подобрал ее, чтобы отделить ладонь от запястья, предплечье от плеча. За несколько мгновений комната, бывшая почти что безмятежной, когда произошла казнь, превратилась в скотобойню.
Марти доковылял до двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как Брир отрывал руку Мамуляна.
– Смотрите-ка кто пришел! – закричал американец, поднимая бокал с водкой Уайтхеда в приветствии кровавой бойни.
Марти наблюдал за резней, не отрывая взгляда. Все было кончено. Уайтхед был мертв. Его голова лежала свернутая на сторону, она казалась такой маленькой, исчезающей.
Кэрис, распластавшаяся у стены рядом с дверью, схватила Марти за руку.
– Папа? – спросила она. – Что с Папой?
Когда она заговорила, труп Мамуляна рухнул вперед из своего коленопреклоненного положения. Призраки и гул, исходившие из него, исчезли. Сейчас лишь только черная кровь выливалась из него. Брир продолжал свою работу, двумя взмахами вскрыв живот. Из пропоротого мочевого пузыря хлынул фонтан мочи.