– Я говорю: где это...
– Я слышал тебя. Я купил его.
– На что?
Марти тяжело поставил бутылку обратно. Бокалы на столе зазвенели.
– Почему бы тебе не заткнуться?
Лютер пожал плечами.
– Старик дал тебе?
– Я сказал тебе. Утихни.
– Сдается мне, ты глубоко влезаешь, парень. Ты знаешь, что ты будешь почетным гостем на скандальной попойке?
– Я просто собираюсь повстречаться с друзьями старика, вот и все.
– Ты о Двоскине и этих раздолбаях? Ну, разве ты не счастливчик?
– А ты-то кто сегодня – мальчик-виночерпий?
Лютер скривился, вкручивая штопор в очередную бутылку.
– Им не требуются официанты на их частных встречах. Они слишкомуж частные.
– Что ты имеешь в виду?
– А что я знаю? – пожал плечами Лютер, – я ведь обезьяна, правда?
* * *
Между восемью и восемью тридцатью в Убежище стали прибывать автомобили. Марти в своей комнате ожидал призыва присоединиться к остальным гостям. Он слышал голос Куртсингера и женщин, слышался смех и иногда визг. Он подумывал, привезли ли они только своих жен или и дочерей тоже.
Зазвенел телефон.
– Марти? – это был Уайтхед.
– Сэр?
– Почему бы тебе не подняться и не присоединиться нам? Мы ждем.
– Отлично.
– Мы в белой комнате.
Вот еще сюрприз. Пустая комната с устрашающим алтарем была не слишком приятным местом для обеда.
Спускался вечер, и прежде чем подняться наверх Марти включил внешнее освещение. Огни загорелись, их свет проник в дом. Его первоначальная легкая тревога переросла в смесь фатализма с вызовом. Если он не облажается с самого начала, подумал он, он прорвется.
– Входи, Марти.
Воздух в белой комнате был уже плотным от дыма сигар и сигарет. Не было сделано ни малейших попыток как-то приукрасить это место. Единственным украшением был триптих – такой же жестокий, как он запомнился Марти. Уайтхед встал, когда вошел Марти, и протянул ему руку, приветствуя его почти ослепительной улыбкой.
– Будь добр, закрой дверь. Входи и садись.
За столом было единственное свободное место. Марти подошел к нему.
– Ты, конечно, знаешь Феликса.
Оттави, болтливый адвокат, кивнул. Голая лампочка отбрасывала свет на его башку, оттеняя линию хохолка волос.
– И Лоурнеса.
Двоскин – тощий тролль – сидел в середине и потягивал вино. Он пробормотал что-то вроде приветствия.
– И Джеймса.
– Привет, – сказал Куртсингер. – Приятно снова видеть тебя. – Сигара, которую он держал, была самой большой, которую когда-либо видел Марти.
Закончив со знакомыми лицами, Уайтхед представил трех женщин, сидевших между мужчинами.
– Гости нашего вечера, – провозгласил он.
– Привет.
– Это Мартин Штраусс, иногда мой телохранитель.
– Мартин, – Ориана, женщина лет двадцати пяти, одарила его слегка плутовской улыбкой. – Приятно познакомиться.
Уайтхед не упомянул фамилии, что заставило Марти задуматься, была ли она женой одного из мужчин или только приятельницей. Она была намного моложе Оттави или Куртсингера, между которыми сидела. Возможно, она любовница. Мысль причинила ему боль.
– Это Стефани.
Стефани, которая была старше первой женщины на добрый десяток лет, одарила Марти взглядом, который, казалось, раздевал его с головы до ног. Его смысл был абсолютно ясен, и Марти заинтересовался, перехватил ли взгляд кто-нибудь из сидящих за столом.
– Мы так много слышали о вас, – сказала она, ласково кладя руку на руку Двоскина. – Правда же?
Двоскин хмыкнул. Отвращение Мартина к этому человеку возникло с новой силой. Было трудно вообразить, как или почему люди могут захотеть прикоснуться к нему.
– ...И, наконец, Эмили.
Марти повернулся, чтобы поприветствовать третье новое лицо за столом. Как только он сделал это, Эмили опрокинула бокал с красным вином. – О, Боже! – воскликнула она.
– Ерунда, – ухмыляясь сказал Куртсингер. Он был уже пьян, как заметил Марти: улыбка была слишком глупа для трезвого, – Ерунда, прелесть моя. Не обращай внимания.
Эмили взглянула на Марти. Она тоже была уже изрядно пьяна, судя по ее состоянию. Она была моложе остальных женщин и ее можно было назвать почти красивой.
– Садись, садись, – сказал Уайтхед. – Да забудьте вы о вине, Бога ради! – Марти уселся рядом с Куртсингером. Вино, пролитое Эмили, капало с края стола.
– Мы тут как раз говорили, – встрял Двоскин, – что очень жаль, что Билли не смог быть с нами.
Марти метнул взгляд в сторону старика, чтобы посмотреть, не вызовет ли упоминание о Тое – воспоминание плачущем звуке сразу вернулись к нему – какой-нибудь реакции. Но нет. Он тоже, как только сейчас заметил Марти – был плох от выпитого. Бутылки, которые открывал Лютер, – кларе, бургундское – сгрудились на столе, атмосфера более соответствовала загородному пикнику, нежели званному ужину. Не было ни оттенка церемонности, которой он боялся, ни щепетильной последовательности заказов, ни куртуазных манер. Присутствующая еда – вазы с икрой с воткнутыми в нее ложками, сыры, бисквиты – занимали бедное второе место после вина. Хотя Марти знал мало о вине, его подозрения насчет того, что старик опустошил свои запасы, подтверждались застольными беседами. Они пришли сегодня, чтобы осушить до дна самые лучшие, избранные вина Убежища.
– Выпей! – провозгласил Куртсингер. – Это самая лучшая вещь, которую можно влить в глотку, поверь мне. – Он стал копаться в бутылках. – Где лато? Мы же не прикончили его, правда? Стефани, дорогая, уж не припрятала ли ты его?
Стефани подняла глаза. Марти сомневался, что она вообще понимает, о чем говорит Куртсингер. Эти женщины не были женами, он был уверен в этом. Он сомневался даже были ли они любовницами.
– Вот! – Куртсингер опрокинул бутылку в бокал Марти. – Поглядим, как ты поступишь с этим.
Марти никогда особенно не любил вино. Этот напиток следовало потягивать и смачивать им губы и у него никогда не было терпения на все это. Но запах букета был удивителен даже для его необразованного нюха. Его богатство вызвало сильное слюноотделение еще перед тем, как он сделал глоток, и вкус не разочаровал его – он был восхитителен.
– Хорошо, а?
– Вкусно.
– Вкусно! – Куртсингер обратился к столу с оскорбительной насмешливостью. – Мальчик назвал его вкусным!