– Не смей сквернословить, хотя ты прав. Да. Ты прав. Я не привыкла советоваться ни с кем.
– Привыкай.
– Я пытаюсь. У тебя полмиллиона братьев и сестер, огромная семья. Ты привык. Я много лет жила самостоятельно. По собственному выбору. Я не подумала, что испугаю тебя, я… ты для меня тоже много значишь. Я не могу вынести мысли, что все испортила… с нами… со всеми.
– Я прошу твоего слова. Можешь давать его мне или не давать.
Она снова подавлена превосходящими силами противника.
Лайла сражалась с собой. Когда трое любящих ее людей относятся к случившемуся одинаково, нужно признать, что ее точка зрения нуждается в пересмотре.
– Я могу дать слово. Я попытаюсь помнить, что мне есть перед кем отчитываться, что ему важно, что я делаю. Я могу это сделать.
– Хорошо.
Она выдохнула. Эта история потрясла ее больше, чем она предполагала. Она не возражала против небольшой драки. Но как можно драться, когда она знает, что неправа?
– Мне страшно думать, что я так встревожила тебя и что не слышала дурацкого телефона, когда ты пытался дозвониться. Если бы на моем месте был ты, я бы тоже испугалась и рассердилась. Я отреагировала так, как привыкла реагировать и… Ты купил мне подвеску?
– Тогда это казалось правильным шагом. Теперь я не так уверен.
– Ты не можешь и дальше злиться на меня. Я слишком очаровательна.
– Не могу, но меня до сих пор трясет.
Она покачала головой, подошла к нему, обняла.
– Я слишком очаровательна. И действительно раскаиваюсь.
– Она убивает людей, Лайла. За деньги.
И ради развлечения, подумала Лайла.
– Я могу сказать, что была осторожна, но тебя там не было и ты можешь не поверить. У нее была большая модная сумка, никаких пакетов из магазина, и на этот раз – туфли на низком каблуке. Она ни разу не оглянулась. Шагала, как женщина, которой нужно срочно куда-то поспеть. Она либо живет в этом доме, либо с кем-то встречается там. Мы могли бы сделать анонимный звонок местной полиции.
– Файн и Уотерстон этим занимаются.
– Значит, нам остается ждать?
– Совершенно верно. А завтра мы, как и собирались, поедем к Бастоне.
Он взглянул поверх ее головы на туго набитые пакеты.
– Это все твое?
– Джули виновата! Нам бы стоило отпустить ее и Люка. Она хотела посмотреть работы уличных художников.
– Мы все поедем. С этого момента мы выходим только вместе.
– Хорошо.
Привыкай, напомнила она себе.
– Только вместе.
Может быть, им не следовало так горячиться, но Лайла подумала – как же хорошо выйти всем вместе на улицу, прогуляться! Они шли вдоль моста, под которым текла река. Джули хотелось увидеть побольше картин, которые художники выставляют на улице.
– Она так умно всегда говорит, когда рассуждает об искусстве, – тихонько поведала Лайла Люку.
– Я тоже мало что понимаю. Но вот эта картина, на которую они сейчас смотрят, мне нравится!
Лайла вгляделась в изображение: тихий двор – и цветы, много цветов, они выплескиваются из горшков на фоне стен, покрытых грубой штукатуркой. На картине разыгралась маленькая драма: малыш склонил голову над разбитым горшком, а в дверях стоит женщина.
– Как она по-доброму улыбается, – заметила Лайла. – Ей надо бы рассердиться, но она не может сердиться на своего малыша. Она просто заставит его убрать черепки, а потом они вместе пересадят цветы в другой горшок.
– Я бы сказал, ты понимаешь все куда лучше меня. Тоньше. Писательница, конечно! Но я вижу, что Джули это тоже понравилось достаточно, чтобы она взглянула и на другие работы этого художника.
– А твоя работа? Надо пройтись по пекарням, почерпнуть здешнего опыта, не помешает!
– Я уже заскочил пораньше с утра в пару мест. Попробовал любопытный рожок с шоколадом, получил наводку на несколько тайных пекарен.
– Что в них тайного?
– О! Они вдали от проложенных троп. Там начинают печь пирожные для кафе по ночам. Официально их не продают частным лицам, но случается все.
– Ночная охота за тайными пекарнями. Впечатляет. Я – за! Джули говорила, ты собираешься открыть вторую пекарню?
Она взяла его под руку, и они пошагали неспешно мимо художников, холстов, мольбертов, ведя беседу. Вскоре их догнала раскрасневшаяся от успеха Джули.
– Возможно, благодаря мне в чьей-то жизни произошел поворот. Босс дал мне добро подписать контракт. С тем художником, что нарисовал малыша во дворе.
– Картина чудесная. Мне понравилась.
– Картин мы покупаем у него три. Первое, что он сделал после того, как поцеловал меня, – позвонил жене!
– Очень мило.
– Сказочные украшения для ног и новый художник! – Джули с веселым смехом торжествующе подняла руки кверху и потрясла кулаками.
– Теперь мой день сделан.
Люк схватил ее за руку и закружил. Она разразилась новым каскадом смеха.
– Ничто не сделано без мороженого. Как насчет мороженого? – спросил Люк подоспевшего следом за Джули Аша.
– Еще бы!
– Если на повестке дня мороженое, мне нужно еще пройтись, чтобы его заработать.
Джули оглянулась на Аша.
– Тебе ведь тоже понравилось?
– Ощущаешь аромат цветов, жару, чувствуешь, что женщина на самом деле не сердится, и смирение мальчика перед тем, что его ждет. Он пишет сердцем. Это не просто техника.
– Я ощущала то же самое. У него даже нет агента. Надеюсь, он им обзаведется.
– Я дал ему кое-какие имена, – кивнул Аш. – Думаю, он быстро наведет мосты, стоит ему только приехать.
– Помнишь свою первую продажу? – спросила Лайла.
– Все помнят свою первую продажу.
– Как называлась картина?
– «Сестры». Три феи скрываются в лесу, наблюдая за приближением всадника. Я как раз закончил ее, работая во дворе отцовского дома, когда отец привез женщину, с которой в то время встречался, чтобы познакомить со мной. Он сказал, что она хочет получить картину. И добавил, что она может ее получить.
– Именно так?
– Тогда он не понимал, что я делаю или пытаюсь сделать. А она понимала. Она была агентом. Я всегда считал, что он привез ее исключительно для того, чтобы она сказала, что я должен бросить заниматься пустяками. Но вместо этого она дала мне свою карточку. Предложила представлять меня и немедленно купила картину. Она по-прежнему остается моим агентом.
– Обожаю хеппи-энды, и мороженое тоже. Я плачу! – объявила Лайла. – Что-то вроде извинения за мой сегодняшний промах.