— Элизабет! Вот уж не ожидала от тебя.
— У меня какое-то жуткое предчувствие. Я думаю, нужно ехать. Возможно, опасность действительно существует.
— Это мой дом. Мы с твоим отцом построили его собственными руками. Ничто на свете не заставит меня его покинуть, — решительно заявила Робин. — А теперь иди спать. Все помощники разбежались, так что завтра нам предстоит трудный день.
Воины сидели на корточках в высокой траве на вершине холма. Ганданг бесшумно двигался между длинными безмолвными рядами, останавливался иногда возле старых соратников, перебрасываясь с ними несколькими словами, вспоминая былые времена, когда тоже приходилось ждать в засаде.
Правда, тогда все было немного по-другому: они сидели не на голой земле, а на длинных щитах из пятнистых бычьих шкур, а вражеские наблюдатели не видели спрятавшийся отряд, пока он не нападал из засады, внушая ужас отточенными ассегаями. Кроме того, сидя на щитах, охваченные божественным безумием молодые воины не могли преждевременно застучать древком по щиту, выдавая врагу расположение отряда.
Да и выглядели воины теперь по-другому: вместо полной боевой формы импи Иньяти — меховая накидка, знаки доблести в виде кисточек коровьих хвостов, трещотки на лодыжках и запястьях, высокий головной убор из перьев, превращавший человека в гиганта, — они, словно не пролившие ни капли крови новобранцы, были одеты лишь в меховые юбки, но шрамы на темных телах и горящие глаза выдавали опытных бойцов.
Ганданг задыхался от гордости, которую уже не надеялся испытать вновь: он обожал своих доблестных и храбрых воинов. И хотя на лице он сохранял безразличное выражение, любовь сияла в его глазах. Воины чувствовали это и возвращали любовь стократ. «Баба!» — звали они Ганданга. «Отец, мы думали, что нам больше никогда не придется сражаться с тобой плечом к плечу, — говорили они. — Отец, те из твоих сыновей, кто погибнет сегодня, останутся вечно молодыми».
За холмом завыл шакал, и ему ответил другой поблизости: отряд расположился в засаде на холмах, точно свернувшаяся мамба, — готовый к атаке и выжидающий момент для удара.
Небо посветлело: сияла ложная заря, за которой последует еще более глубокая темнота перед настоящим рассветом. Именно эту темноту любили использовать амадода.
Воины слегка пошевелились, уперев кончик древка ассегая между пятками в ожидании приказа: «Вставайте, дети мои! Пришло время пустить в ход копья!»
Приказа не было. Настоящий рассвет окрасил небо кровью. Амадода растерянно смотрели друг на друга.
Один из старших воинов, заслуживший уважение Ганданга в пятидесяти сражениях, заговорил от имени всех.
— Баба, твои дети в недоумении, — сказал он, подходя к сидевшему чуть поодаль вождю. — Скажи нам, чего мы ждем?
— Неужели ваши копья так жаждут крови детей и женщин, что не могут подождать добычи получше?
— Мы будем ждать столько, сколько ты прикажешь, баба. Хотя это очень трудно. — Я ловлю леопарда на козочку, — ответил Ганданг, опуская голову.
Солнце поднималось все выше, золотило верхушки деревьев на холмах, однако вождь по-прежнему сидел не шелохнувшись. За его спиной ждали ряды воинов, скрытые в траве.
— Буря уже началась! — прошептал молодой амадода соседу. — Повсюду наши братья вступили в бой. Они будут смеяться над нами, когда узнают, что мы тут сидели…
Воин постарше негромко отчитал его, но где-то в другом месте еще один юноша заерзал, стукнув ассегаем об ассегай соседа. Ганданг даже головы не поднял.
Наконец с вершины холма послышался пронзительный крик цесарки. В вельде это привычный звук, и только очень опытное ухо распознало бы в нем нечто странное.
Ганданг встал.
— Леопард идет, — тихо сказал он и пошел к наблюдательному пункту, откуда открывался вид на дорогу из Булавайо.
Подавший знак часовой молча указал древком ассегая на коляску и отряд всадников. Ганданг вгляделся: одиннадцать человек скачут во весь опор по направлению к Ками. Даже на таком расстоянии фигуру лидера ни с кем не спутаешь.
— Хау! Сияющий Глаз! — выдохнул Ганданг. — Много долгих лун я ждал тебя.
Генерала Мунго Сент-Джона разбудили среди ночи. Прямо в ночной рубашке он выслушал бессвязный истеричный рассказ цветного слуги, сбежавшего из фактории на Тен-Майл-дрифт. Дыша перегаром, беглец нес какую-то чушь об убийствах и пожаре.
— Он пьян, — решительно заявил Сент-Джон. — Уведите его и выпорите как следует!
Первый белый добрался до города часа за три до рассвета. Его ранили копьем в бедро, левая рука была сломана в двух местах ударами дубинки. Здоровой рукой он вцепился в гриву лошади.
— Матабеле взбунтовались! — заорал всадник во все горло. — Они жгут фермы…
Он выпал из седла, потеряв сознание.
К рассвету пятьдесят фургонов поставили в круг на рыночной площади. За неимением волов тащить повозки пришлось вручную. Женщин и детей спрятали в импровизированной крепости, дав задание готовить перевязочные материалы, наполнять патронташи и сушить сухари на случай осады. Оставшиеся в городе мужчины, не попавшие в плен вместе с Джеймсоном, быстро разбились на отряды, которым выдали лошадей и оружие.
Посреди всеобщей суматохи Мунго Сент-Джон конфисковал коляску с цветным кучером, собрал отряд из самых надежных всадников и, пользуясь своей властью управляющего, отдал приказ:
— За мной!
Теперь он осадил коня на вершине холма над миссией Ками, в самой узкой точке, где высокая желтая трава и лес стеной окружали дорогу с обеих сторон.
— Слава Богу! — прошептал Мунго, увидев мирно стоящие в тихой зеленой долине хижины миссии: вопреки его ожиданиям из крытых тростником крыш не валил дым пожара.
После подъема на перевал взмыленные лошади тяжело дышали, повозка тащилась на двести шагов позади. Как только она поравнялась с ним, не давая мулам ни секунды передышки, Мунго закричал: «Вперед, за мной!» — и помчался вниз. За его спиной застучали копыта остального отряда.
Робин Сент-Джон вышла из округлой африканской хижины, служившей лабораторией. Узнав направляющегося к ней всадника, Робин уперла руки в узкие бедра и сердито вскинула голову:
— Сэр, что это за вторжение?
— Мадам, матабеле взбунтовались. Они убивают женщин и детей, жгут дома.
Из больницы выскочил бледный Роберт и вцепился в материнскую юбку — Робин инстинктивно отступила назад, прикрывая ребенка.
— Я пришел, чтобы отвезти вас и ваших детей в безопасное место, — продолжал Мунго.
— Матабеле — мои друзья! — заявила Робин. — Мне бояться нечего. Это мой дом, и я отсюда никуда не поеду!
— Мадам, у меня нет времени потакать вашей склонности разводить бесполезные дискуссии, — мрачно ответил Мунго, привставая в стременах, и закричал: — Элизабет!
Девушка вышла на веранду дома.