– Я? Я сделаю все так, как предполагал Митька.

– То есть?

– «Гелиос» мой, верно? Хорошая новость состоит в том, что не нужно платить Квасницкому, ведь в тюрьме ему деньги не понадобятся! Другие проблемы покроют доходы от «Камелота» и сбережения Байрамова. В случае чего воспользуюсь помощью Горенштейна…

– Я бы тебе не советовал, – прервал ее Женька. – Он, конечно, теперь добропорядочный гражданин, но, скажу тебе по опыту, такие люди редко меняются. Стоит один раз о чем-то их попросить – попадешь в зависимость на всю оставшуюся жизнь!

Рита не стала спорить, хотя и не верила в то, что приятель прав.

– Хорошо, не буду, – пообещала она – просто для его успокоения. – Байрамов займется театром, а я…

– Вернешься на старую работу?

– Вот уж нет! – в ужасе замахала руками девушка. – Что угодно, только не это! Может, открою собственное дело?

– Адвокатскую контору?

– Почему именно адвокатскую?

– Ну, можно, конечно, и мясную лавку… Но что-то мне подсказывает, что торговка из тебя выйдет никакущая!

Глава 19

Рита ходила взад-вперед по аллее в скверике перед «Гелиосом». Она помнила, что раньше тут был пустырь, но отец позаботился о том, чтобы снаружи театр выглядел так же привлекательно, как и внутри: привез из питомника голубые ели, кусты барбариса и шиповника и даже поставил небольшой фонтанчик из гранита посередине, чтобы облагородить фасад. Сейчас, в разгар зимы, это чудо техники не работало, и большую коричневую чашу, такую красивую и блестящую в летние месяцы, покрывал слой снега. Она наблюдала за двумя голубями, расположившимися на ее загнутом наружу краю. Один, нахохлившись, сидел, поджав лапы, и, казалось, дремал. Второй, смешно переваливаясь с боку на бок, деловито бродил туда-сюда, время от времени клюя что-то, невидимое человеческому глазу.

– Простите, я вас заморозил! – услышала Рита и обернулась. Ей навстречу, улыбаясь, шел Владимир Соломонович Горенштейн. – Дела проклятые задержали! Пройдемся?

Они медленно двинулись дальше по аллее.

– Я так и не поблагодарила вас как следует, – сказала Рита. – Вы спасли мне жизнь! До сих пор вспоминаю эффект, произведенный записью папиного голоса – Квасницкий с Митькой чуть в обморок не грохнулись!

– Каюсь, я не чужд театральных эффектов – с кем поведешься, как говорится… Пригодилась запись, которую вы просили у дочери Глафиры Субботиной.

– Но ведь Марина Субботина сказала, что ничего о записи не знает!

– Это она вам сказала, – улыбнулся Горенштейн. – Ваня обладает потрясающим даром убеждения, можете мне поверить.

Рита нисколько не сомневалась: ей не хотелось бы встретиться с шофером Горенштейна ночью в темном переулке и испытать на себе его «силу убеждения»!

– Но как вы узнали, что я ходила к дочери Субботиной? – спросила она.

– Я приставил к вам хвост – просто на всякий случай, для безопасности, – ответил Владимир Соломонович. – Вы все время находились под защитой, Марго.

– Зеленая «Нива»! – воскликнула Рита. – Так это, значит, ваших рук дело? А я-то голову ломала!

На лице Горенштейна появилось выражение недовольства.

– Вот и поручай Ване следить незаметно! – процедил он сквозь зубы. – Как давно вы поняли, что за вами слежка?

– Почти сразу, как убили Чернецова, – ответила девушка. – Потом я несколько раз видела этот автомобиль. Сначала думала, что мне грозит опасность, но затем поняла, что за мной просто следят, хотя и не могла взять в толк, зачем.

– После убийства Чернецова и всех фактов, которые всплыли в связи с этим, – сказал Владимир Соломонович, – я решил, что вам небезопасно передвигаться по городу одной. Поэтому Ваня все время следовал за вами. Иногда его сменяли другие ребята, но по большей части это был он. Ваня рассказал мне, что вы посетили салон «Версаль». Я навел справки и выяснил, что там работает дочь Глафиры Субботиной. Оставалось сложить два и два. Она почти не ломалась и сразу выложила, что мать отдала ей на хранение копию какой-то записи. Сама она ее не слушала, потому что не хотела быть втянутой ни в какие неприятности, касающиеся матери, но спрятала пленку у себя дома. К сожалению, мы получили ее слишком поздно и не успели вас предупредить. Кроме того, я не знал, чей голос, помимо голоса вашего отца, звучит на кассете: Григорий Сергеевич ни разу не назвал Строганова по имени. Конечно, экспертиза докажет, что это его голос, но мы только поняли, что говорящий – один из членов труппы вашего отца, кто именно, оставалось лишь догадываться. Я не думал, что во время премьеры с вами может что-нибудь случиться, но снаружи театра все время дежурил Ваня, а внутри находились парни из полиции, которых, как я понимаю, «одолжил» вам капитан Фисуненко.

– Вы и это знаете! – восхитилась Рита.

– После премьеры Ваня доложил, что полицейские покинули театр, а вы с Байрамовым все еще внутри. Потом вы вышли и сели в машину. Иван, конечно, сплоховал и проморгал момент, когда Строганов залез в ваш автомобиль…

– Кстати, как ему это удалось? – перебила девушка. – Он ведь не профессиональный автомобильный вор!

– Ой, Маргарита Григорьевна, наивная вы душа! В наш электронный век существует масса способов взломать сигнализацию. Это говорит лишь о том, что ваш приятель все спланировал… Так вот, Ваня, оказывается, несколько раз ходил в туалет – мороз, сами понимаете. В один из таких моментов Строганов и очутился внутри. Сидя в машине, Ваня не видел, что происходит в салоне, однако решил последовать за вами.

– Почему вы все это сделали для меня? – спросила Рита. – Мы ведь почти не знакомы!

– Это долгая история, вам не интересно ее слушать, – покачал головой Владимир Соломонович, но девушка возразила:

– Напротив, мне чертовски любопытно!

– Ладно, раз вы настаиваете, – пожал плечами Горенштейн.

Семья Горенштейнов состоятельностью не отличалась, что являлось постоянным предметом жалоб тещи Соломона Абрамовича, которая, как водится в добропорядочных еврейских семьях, жила при своей дочери и ее муже. Они занимали две просторные комнаты в огромной коммунальной квартире, общее число жильцов в которой насчитывало двадцать пять человек. Семей было шесть, если можно считать семьей девяностолетнюю Ролану Сергеевну Петракову, проживающую в полном одиночестве. В семье Соломона Абрамовича рос всего один ребенок – Володя, тогда как, например, семейство Грызловых, чьи двери располагались напротив, состояло из матери и пятерых бойких девчушек, младшей из которых было два года. Несмотря на перенаселенность, жильцы коммуналки жили дружно, вместе готовя на общей кухне и обмениваясь рецептами. Особым успехом пользовались два – фаршированная рыба Риммы Видальевны, жены Соломона Абрамовича, и украинский борщ в исполнении Татьяны Сергеевны Лучко, одной из трех незамужних сестер, занимающих еще две комнаты в квартире. Официальные праздники, впрочем как и дни рождения, юбилеи и свадьбы, если таковые случались, принято было проводить вместе. В такие дни на кухне стоял дым коромыслом, женщины готовили, посылая мужчин и детей в магазин то за одним, то за другим. А вечером накрывался стол в гостиной сестер Лучко, так как она была самой большой – целых тридцать метров! – и начинался пир.