Суриков дернулся, словно его ткнули шилом. Ведь Алена слово в слово повторила его отповедь!
Денисов тоже вздрогнул.
Ага, значит, смелая догадка верна.
Тут она перехватила укоризненный взгляд Богачева, брошенный на Денисова, и мигом поняла его значение. Обернулась к Свете:
– Ты что, не говорила Денисову, что ходила кодироваться?
– Я никому не говорила, – качнула головой Света. – Кроме тебя – никому. Я… мне стыдно было.
– Зря… – вздохнула Алена. – Сказала бы – они бы тебя ни за что не тронули.
«И я была бы здесь одна», – докончила она мысленно.
Стало страшно.
Ладно, не время бояться, надо выпутываться!
– А вы, Виктор Михайлович, чем-то обязаны господину Богачеву, да? Что, он лечил кого-то из ваших родственников? Уж не того ли самого племянника, смерть которого вас до сих пор заставляет страдать? Но неужели вы не смогли сложить два и два и не догадались, что именно кодирование, которое делает человека рабом своего заветного желания и проводится с помощью часов, отмеряющих срок исполнения этого желания, как правило, становится залогом его смерти?
Богачев так и взвился, но не успел ничего сказать: его опередил Денисов.
– Этого не может быть! – крикнул он. – Не может быть! Мы все рассчитали, мы все проверили. Мы вместе эту методику разработали, ошибок быть не должно…
– Вместе разрабатывали методику, вместе барыши делили, – перебила Алена с нарочито скучающим видом. – Вы ведь зазывалой у великого кодировщика служили, так? Свете кто сказал о достижениях доктора по переделыванию толстушек в худышек? А Сурикову кто его разрекламировал? Не вы ли?
Она поймала мгновенную переглядку Светы и Виктора Михайловича.
Ну разумеется!
– Ну да, мне и правда Денисов сказал, – растерянно пробормотала Света. – Но это ничего не значит, Алена! Мы с ним столько лет вместе работаем, он не мог меня… не мог мне сказать, если бы подозревал, что это смертельно опасно!
– Да что ты говоришь? – всплеснула руками Алена. – Не мог бы?! А участвовать в твоем похищении – это как? Конечно, нас не застрелили бы, но не из хорошего отношения, а потому, что и впрямь сложно возиться с трупами. Сложно и противно. Не сомневаюсь, что нас собирались подвергнуть сильнейшему гипнозу, чтобы вышибить из моей головы всякую память о моих выводах насчет кодирования. А тебя прихватили просто для страховки: вдруг я поделилась с тобой своими домыслами.
– Вас, как я погляжу, больше всего именно это слово взбесило? – хмыкнул Денисов, исподлобья глядя на Алену нестерпимо черными глазами. – Но другое слово просто не подходит!
– Но если бы сами не были озабочены количеством самоубийств, которые перманентно возникают спустя два месяца после кодирования, вы бы не утруждали себя этим дурацким похищением!
– Я сначала не принял вас всерьез, – буркнул Денисов. – Но рассказал Юрке о том, что говорил о вас этот Леха… помните, тот кареглазый, приятель алкоголика, которого мы прокапывали, – и он испугался, что вы и на самом деле такая уж сильно проницательная. В яйце иглу видите! Детективщица, мать вашу! Вы ведь ничего не можете доказать, вы…
– Вы все еще считаете, будто мне нужно что-то доказывать? – уничтожающе глянула на него Алена. – Но признание обвиняемого – царица доказательств, как уверял товарищ Вышинский. А вы только что признались во всем, в чем могли признаться.
«Признание обвиняемого – царица доказательств…»
Нет, это сказал не только товарищ Вышинский. Это сказал еще и оперативник, пытающийся найти подтверждение признанию Шуры Кренделя, который украл у Лопухина пятьдесят тысяч долларов, ноутбук, драгоценности – и еще, видимо, оригинал записи амурных шалостей некоего государственного чиновника…
О-о… Воистину: о-о!
– Света! – так и ахнула Алена, которую любимый грех – тщеславие – толкал в бок, словно бес. – Света, да ты знаешь, кто перед тобой?!
Та растерянно моргнула.
– Ты ведь слышала о смерти Чупа-чупса? Говорят, что она произошла от естественных причин. Сомнительно, верно? Думаю, он покончил с собой. Именно потому, что два месяца назад был на кодировании у доктора Богачева!
Богачев вскинул пистолет и наставил его на Алену. И тут же опустил руку, убрал ее за спину, отвернулся. Но было уже поздно.
– Признание обвиняемого – царица доказательств… – повторила Алена.
– Да перестаньте вы! – вскрикнул Богачев, засунув пистолет за пояс джинсов каким-то ковбойским жестом. Потом он запустил руки в свои короткие волосы и дернул их что было силы. – Перестаньте издеваться! Вы думаете, я что – чудище какое-то? Да, механизм стремления к смерти в моем кодировании запущен, но лишь для усиления впечатления от сеанса! Бросить пить, курить, колоться, обжираться – это не может быть смертельным, заветным, страстным желанием человека. То есть может, конечно, я понимаю, но – на время, а не навсегда. Когда человек сталкивается с лишениями, которые причиняет ему расставание с любимым пороком, в нем срабатывает стойкий инстинкт самосохранения. Человек (не только женщина, но и мужчина) может сколько угодно мечтать о стройной фигуре, но наступает момент в похудении, когда организм не выдерживает. И тогда мои пациенты либо теряют вес разумно, стабильно ограничивая себя в еде и занимаясь спортом, – либо бросают все к черту и снова разъедаются до невероятных размеров. Кстати, Сухаренко был именно из разумных, размеренных людей. Он, кроме моего кодирования, еще и диету по группе крови применял. Поэтому ни в его смерти… и ни в чьих других я не виноват!
– Знаете что? – пробормотала вдруг Света. – Знаете что, Юрий Николаевич? Даже если вы и правда довели Чупа-чупса до смерти, за это вам многое прощается. Многое! Потому что вы, похоже, даже и не представляете и понять не можете, какая в народе к нему ненависть, сколько простых, обыкновенных людей сейчас празднуют, что он сдох. Знали бы вы, сколько народу душу дьяволу заложить готовы были, только бы иметь возможность его прикончить! Есть люди, которых само по себе это неосуществленное желание могло до смерти довести!
Она резко вздохнула, и Алена поняла, что Света в это мгновение вспомнила и себя, и своего мужа, и Нонну, да мало ли кого… имя им легион, несть им числа, и это правда, правда, как бы ни восхваляла пресса невероятные заслуги бывшего экс-премьера, умного мальчика!
Земля ему… нет, осиновые листья ему пухом, Иуде!
Света, конечно, права. Но и делать из Богачева народного героя пока еще рановато.