Последний визит делаем мы с Леней вдвоем: к «нашему камню» – над железной дорогой.
Только опустившись в это кресло, естественно выдолбленное, промытое в камне столетиями дождей и снежных заносов, мы чувствуем, как мы устали. Денек выдался бурный, пестрый. Выпуск в институте, прощание с подругами. Веселый часок у Гороховых. Печальные мысли на могиле Александра Степановича…
От всего этого я очень устала. Мне хочется сидеть тихо, закрыв глаза, слышать, как шумит соседний лесок, как поют далекие паровозные гудки.
– Взглянет кто на тебя и меня, – мечтательно говорит Леня, – непременно подумает: влюбленные!
– Ну и пусть думают! На здоровье!
– А мы, по-твоему, не влюбленные? Нет?
– По-моему, нет!
– Ты уверена?
– Уверена!
– Очень жаль… – вздыхает Леня.
Мы немножко помолчали. Потом Леня снова начинает:
– Хочешь, я тебе скажу, о чем ты сейчас думаешь? Ты думаешь обо мне: «Такой чудесный наш Леня! Такой умный, красивый, талантливый!..»
– Ленечка, это не я о тебе думаю, это ты сам о себе думаешь! Разница?
– Не мешай, Шашура! Так вот, ты думаешь: «Какой этот Леня хороший…»
– И какой скромный! – подхватываю я.
– Так почему же ты в меня не влюблена? – недоумевает Леня.
– Не знаю, Ленечка… – отвечаю я тихо. – Давай помолчим, а?
Со всех сторон бесшумно ползут зеленоватые сумерки. Внизу, под нами, блестит рельсовый путь.
Мы сидим на камне. Леня берет меня за руку. Я приникаю щекой к его плечу. Хорошее, доброе плечо друга.
Издали доносится шум приближающегося поезда. «Иду-у-у!»
Из-за поворота показывается он – предвечерний поезд на Петербург! Большой черный паровоз солидно, хозяйственно топает по убегающим рельсам. За ним длинной змеей разворачиваются вагоны, весело постукивая: «Идем-идем-идем! В Петербург – в Петербург!»
Со своего камня мы провожаем поезд глазами. Вот он и ушел. Поманил и ушел. Под нами снова пустая рельсовая дорога.
– Скоро и мы, – говорю я. – Уедем-уедем-уедем! В Петербург – в Петербург – в Петербург! Учиться-учиться-учиться!
– Вместе-вместе-вместе! – добавляет Леня.
Очарованными глазами смотрим мы сверху на дорогу.
Она убегает все вперед, все вперед, далеко, далеко…
Благословенны дороги, по которым мы уходим в даль!..
Москва, 1958–1959
Конец третьей книги