— Броня! — крикнула я в ухо Сеиварден.
— Продана, — ответила она. Ее голос слегка дрогнул, напрягаясь из-за проносящегося мимо воздуха. Лицо по-прежнему сильно прижималось к моей шее.
Внезапно вокруг помрачнело. На выступающих участках моей брони образовывалась влага, и потоком воздуха ее уносило вверх. Через одну и тридцать пять сотых секунды я увидела землю и на ней плотное скопление темных кругов. Они были больше и, следовательно, ближе, чем мне этого хотелось. Всплеск адреналина меня удивил; должно быть, я слишком привыкла к падению. Я повернула голову, стараясь посмотреть вниз за плечом Сеиварден на то, что лежало прямо под нами.
Моя броня сделана так, что она рассредоточивает силу удара пули, удаляя ее частично в виде тепла. Теоретически она была непроницаемой, но меня тем не менее можно было ранить или даже убить, приложив достаточную силу. У меня ломались кости, я теряла тела под безжалостным градом пуль. Я не знала, что сделает с моей броней или со мной трение от уменьшения скорости; у меня усиленный скелет и мускулатура, но выдержат ли они — я понятия не имела. Я не могла рассчитать точно, с какой скоростью мы двигались, сколько именно энергии требовалось затратить, чтобы замедлиться до скорости, при которой можно было выжить, каких значений достигнет температура внутри и снаружи моей брони. А без брони Сеиварден не способна помочь.
Конечно же, если бы я все еще оставалась тем, кем некогда была, это не имело бы значения. Это тело не было бы моим единственным. Я не могла удержаться от мысли, что мне следовало позволить Сеиварден упасть. Не следовало прыгать. Падая, я все еще не понимала, почему я это сделала. Но выбирая, я обнаружила, что не могу уйти.
К этому мгновению я знала нашу дистанцию до сантиметров.
— Пять секунд! — прокричала я, перекрывая свист ветра. Оставалось уже четыре. Если нам очень, очень сильно повезет, мы упадем прямо в трубу под нами и я упрусь ногами и руками в стены. Если очень, очень сильно повезет, тепло от трения не слишком сильно обожжет Сеиварден, у которой нет брони. Настоящей удачей будет, если я лишь сломаю себе запястья и лодыжки. Я не надеялась на все это, но знаки упадут так, как решил Амаат.
Падение меня не беспокоило. Я могла падать целую вечность и не пострадать от этого. Остановиться — вот в чем сложность.
— Три секунды!
— Брэк!.. — задыхаясь, всхлипнула Сеиварден. — Пожалуйста.
Некоторых ответов я не узнаю никогда. Я прекратила расчеты, которые еще делала. Я не знаю, почему я прыгнула, но в то мгновение это больше не имело значения, в тот миг не было больше ничего другого.
— Что бы ты ни делала, — (одна секунда), — не отпускай!
Темнота. Никакого удара. Я выставила в стороны руки, которые тут же швырнуло вверх, запястья и одна лодыжка сломались, несмотря на усиление броней, сухожилия и мышцы порвались, и мы стали заваливаться в сторону. Невзирая на боль, я прижала руки и ноги и тут же снова выбросила их в стороны, вернув нас в устойчивое положение в следующую секунду. Что-то в моей правой ноге сломалось, но я не могла позволить себе беспокоиться из-за этого. Сантиметр за сантиметром, мы замедлялись.
Я больше не могла управлять ни руками, ни ногами, могла лишь давить на стены и надеяться, что нас больше не выведет из равновесия и мы не рухнем, беспомощные, вниз головой, к своей смерти. Моя боль была острой, ослепляющей, она забила все, кроме чисел: дистанция (оценочно), убывающая по сантиметрам (также оценочно), скорость (оценочно), снижение скорости, температура внешней поверхности брони (увеличивается на краях, возможная опасность превышения приемлемых параметров, возможный вред в результате), — но числа были для меня почти бессмысленными, боль была громче и ближе, чем что-либо еще.
Но числа важны. Сравнение дистанции и того, как снижалась наша скорость, наводило на мысль о предстоящей катастрофе. Я попыталась сделать глубокий вдох, обнаружила, что не могу, и постаралась упереться в стены еще сильнее.
У меня нет воспоминаний об остальном спуске.
Я очнулась лежа на спине; все болело: кисти и руки, плечи, ступни и ноги. Передо мной — прямо надо мной — круг серого света.
— Сеиварден, — попыталась я сказать, но вышел лишь судорожный вздох, который отдался от стен легким эхом. — Сеиварден. — Имя на этот раз вышло, но едва слышно, и моя броня его исказила. Я опустила броню и снова попыталась заговорить, и на сей раз мне удалось использовать свой голос: — Сеиварден.
Я приподняла голову, чуть-чуть. В тусклом свете, падающем сверху, я увидела, что лежу на земле, колени согнуты и повернуты в одну сторону, правая нога лежит под внушающим тревогу углом, руки — рядом с телом. Я попыталась пошевелить пальцем, не удалось. Рукой. Не удалось — конечно. Я попыталась пошевелить правой ногой, и она отозвалась сильным приступом боли.
Никого, кроме меня. Ничего, кроме меня, — я не вижу свой рюкзак.
Если бы на орбите был радчаайский корабль, я могла бы вступить с ним в контакт, и это было так же легко, как подумать об этом. Но если бы я была в таком месте, где возможно присутствие радчаайского корабля, со мной бы такого не произошло.
Если бы я оставила Сеиварден в снегу, этого бы не произошло.
Я была так близка. После двадцати лет планирования и напряженной работы, маневрирования, два шага вперед тут, шаг назад там, медленно, терпеливо, против всех вероятностей, я добралась так далеко. Так много раз я рисковала, как сейчас, не только успехом дела, но и жизнью, и каждый раз я выигрывала или, по крайней мере, не проигрывала так, чтобы не суметь попытаться вновь.
До сих пор. И по такой дурацкой причине. Облака скрыли надо мной недостижимое небо, будущее, которого у меня больше нет, цель, которую теперь я больше не в состоянии достичь. Крах.
Я закрыла глаза, чтобы не плакать, — не из-за физической боли. Если я потерплю неудачу, то не потому, что я сдамся. Сеиварден исчезла. Я ее найду. Я отдохну чуток, вновь соберусь, найду силы вытащить наладонник из кармана куртки и вызвать помощь или придумаю другой способ убраться отсюда; и если придется ползти на окровавленных, бесполезных остатках конечностей, я поползу — через боль — или умру, пытаясь.
Одна из трех Мианнаи не пошла на палубу Вар, но сообщила код для палубы моего центрального доступа. «Недействительный код доступа», — подумала я, но все равно остановила лифт на том уровне и открыла дверь. Мианнаи прошла к моему главному пульту, жестом запросила записи, быстро просмотрела заголовки записей за сто лет. Остановилась, нахмурившись, на тех пяти годах, на которые пришелся ее последний визит, что я скрыла от нее.
Две другие Мианнаи положили свои сумки в каюты и отправились в недавно освещенную кают-компанию Вар, которая медленно согревалась. Они сели за стол, безмолвный вальскаайский святой сострадательно улыбался, глядя на них с цветного витража. Не произнося ничего вслух, она запросила у меня информацию — случайную выборку воспоминаний из того пятилетнего периода, который так привлек ее внимание наверху, на палубе центрального доступа. Молча, с ничего не выражающим лицом, в известном смысле, нереальная — поскольку я могла видеть ее лишь извне, — она наблюдала, как мои воспоминания проигрывались перед ее глазами, в ее ушах. Я стала сомневаться в истинности своего воспоминания о том визите. В информации, которую просматривала Анаандер Мианнаи, не осталось о нем никаких следов, в тот период не происходило ничего, кроме рутинных действий.