Ликон говорил теперь с твердым и спокойным отчаянием в голосе:
– Сперва меня повезли в Шотландию на одном из кораблей флота лорда Хартфорда. Вы слышали, наверное, что король приказал ему начать войну и не щадить ни детей, ни женщин? Лорд Хартфорд не хотел этого, но король настоял на своем. Мы высадились в местечке под названием Лейт, взяли его, сожгли все дома, разогнали женщин с детьми по всем окрестностям. Моя сотня там и осталась, и больше в боях я не был, но вся армия отправилась в Эдинбург и стерла с лица земли этот город. Наши вернулись назад с огромной добычей, они унесли все ценное, что можно было найти в домах. Корабли настолько осели в воде, что некоторые вполне могли потонуть. Однако грабеж – часть войны: без надежды на поживу солдат не пойдет в чужую страну.
– A теперь скотты грозятся вторгнуться к нам вместе с тем подкреплением, которое прислали им французы.
– Да, король Франциск хочет покончить с Англией раз и навсегда. – Джордж провел по кудрям ладонью. – Прямо из Шотландии мы отплыли во Францию. В июле, почти ровно год назад. Я командовал полусотней стрелков. В живых не осталось ни одного.
– Неужели?
– Ни одного. Мы высадились в Кале и пошли маршем на Булонь. Окрестности обоих городов были уже разорены фуражирами. Как и в Шотландии, поля были вытоптаны, а деревни сожжены. Помню местных жителей, как они стояли у дороги в лохмотьях – старики, женщины, дети, – ибо у них не осталось ничего. Что наши солдаты не отобрали, то уничтожили. Помню этих французов, голодных, насквозь промокших: в прошлом году во Франции, как нарочно, дожди сменялись холодными ветрами. Помню, какими бледными были их лица. – Голос его превратился в шепот. – Там была одна женщина… Истощенной рукой она прижимала к себе ребенка, протягивая другую за подаянием. Проходя мимо, я заметил, что ребенок уже мертв, что его пустые глаза остекленели. Мать еще не заметила этого.
Ликон не отводил от меня глаз и все говорил:
– Нам не позволяли останавливаться. Я видел, какое впечатление произвело это зрелище на солдат, но мне следовало подбодрять их, не дать им замедлить шаг. Вы должны, должны, должны…
Он сделал паузу и глубоко вздохнул, а потом стал рассказывать дальше:
– И если французы высадятся в наших краях, они сделают то же самое… из мести. Теперь их капитаны будут кричать: «Рушь!» Их солдаты поплывут домой с награбленным добром.
– И все это, потому что король захотел славы! – с горечью произнес я.
Гримаса отвращения исказила лицо Ликона:
– Там, на окраине Булони, нам довелось пройти мимо Генри. Он находился в своей ставке, среди поставленных на пригорке великолепных шатров. Я видел его, закованного с головы до ног в броню, верхом на гигантском коне – таких животных мне вообще не доводилось видеть, – наблюдающего за ходом битвы. И, конечно же, он был больше чем на расстоянии пушечного выстрела от стен города. – Сглотнув, Джордж продолжил: – Наша сотня шла вверх по склону под огнем французов… Булонь находится на верху холма. Все, что могли сделать наши – это укрываться за земляными валами, стрелять в город из пушек и по дюйму продвигаться вперед. На моих глазах живой город Булонь превращали в груду мертвых обломков. – Вновь посмотрев на меня, он добавил: – Вы никогда не узнаете, что это такое: убить человека.
Помедлив, я ответил:
– Однажды я убил человека. Пришлось… иначе он убил бы меня. Я утопил его, не позволив вынырнуть из грязного пруда. До сих пор помню звуки, которые он издавал. Позже я едва не утонул сам – в полноводной сточной канаве. С тех пор я боюсь утонуть, хотя подобная смерть была бы для меня справедливой.
– Справедливости не существует, – негромко проговорил Ликон. – Смысла тоже. Вот чего я опасаюсь… Я молю Бога забрать у меня воспоминания, но он не хочет этого делать.
Посмотрев на богато вызолоченную статую Девы Марии на алтаре, невозмутимо взиравшую на нас из своей неизмеримой дали, он возобновил свою страшную повесть:
– Когда ближайшую к нам часть Булони стерли в порошок, нам приказали наступать. Король к этому времени уже отправился домой; сентябрь выдался дождливый и грязный, как никогда. Наши сотни брели вверх по грязи, а французская артиллерия все время поливала нас огнем. Потом, когда мы подошли ближе, стрелять из завалов начали их лучники и аркебузиры. Чем ближе подходили мы к городу, тем больше наших оставалось лежать в грязи. Мои лучники убили многих французских лучников и канониров. Но мы и сами служили мишенью для них… пушечные ядра в клочки разорвали многих моих парней. – Он вдруг расхохотался, и этот жуткий звук ужасом прокатился по темной церкви. – В клочки, – повторил рассказчик. – Тихое словцо, а каков смысл? Весь тот широкий глинистый склон покрывали оторванные руки и ноги, шматы мяса, клочья мундиров, лужи кровавой грязи вперемешку с битым камнем. И головы наших друзей… в шлемах… посреди кровавых луж.
Поникнув головой, он тяжело вздохнул, после чего опять поднял на меня глаза.
– Но не все наши полегли перед стенами, уцелевшие по битому камню вошли в город. Началась рукопашная, пошли в ход мечи и клевцы, повсюду звон стали, хруст костей и кровь. Французы – a они люди отважные, ничуть не хуже наших – отступили в верхнюю часть Булони и продержались еще неделю. Получив легкую рану в бок, я потерял сознание и очнулся в дырявом шатре, корчась от боли, стараясь держать крыс подальше от моей раны. – Джордж коротко хохотнул. – Мне сказали, что я – бравый солдат, и произвели в вице-капитаны.
– Действительно бравый… столь ужасную ситуацию трудно и вообразить!
– Но не сражение в городе запомнилось мне больше всего, – продолжил Ликон, – хотя я убил там нескольких французов и сам подвергался смертельной опасности, а этот склон внизу, ставший подобием гигантской бойни. Сколько было убитых!.. Много ночей, засыпая, я оказываюсь на этом склоне. Я бреду по нему, разыскивая куски тел моих людей, так чтобы составить их вместе. – Он глубоко вздохнул. – Если мы будем нападать на французские корабли, если будем брать их на абордаж, опять начнется рукопашная. Я договорился со Снодином, чтобы послезавтра он поговорил с людьми, объяснил им, на что похожа война. Я знаю, он ведь тоже был в Булони. Я не смог заставить себя это сделать.
Я не знал, что сказать, поэтому просто положил ладонь на его руку.
– Ну, хорош из меня командир, а? – горько усмехнулся молодой человек. – С такими вот мыслями в голове?
– Ты умеешь командовать людьми. Я вижу, что они уважают тебя.
– Они не стали бы уважать меня, если бы знали, каков я на самом деле. Большую часть времени я вполне владею собой. Но иногда вдруг подумаю о том, на что веду этих парней и мужчин. Кое-кто среди них, такие, как Угрюм, не прочь подраться, однако даже они не представляют, какая именно драка их ждет.
– Джордж, если бы в бой их вели не вы, то это сделал бы другой человек, не проявляющий особой заботы о своих людях… который не стал бы покупать для них новую обувь.
– Терпеть не могу барабаны. – В голосе Ликона прозвучало отчаяние. – Когда мы шли к стенам Булони, роты всегда сопровождали барабанщики, своим боем пытавшиеся заглушить пушки. Ненавижу этот звук, он мне вечно досаждает во сне! – Он посмотрел на меня. – Если бы только я мог вернуться домой, на ферму! Увы, все мы принесли присягу. Благодарите Бога, мастер Шардлейк, за то, что вы штатский!