– Я люблю тебя, Марибель, – произнес Джем. – Я никогда раньше не любил, но я не хочу, чтобы ты переспала со мной лишь потому, что злишься на Мака. Мне пора, прощай.
Он открыл дверь и, не оборачиваясь, вышел в ночную тьму. Он не знал, что она делает за его спиной. Кажется, она наливала вино в бокал. Джем сосредоточился – сейчас предстояло совершить пробежку под жутким дождем, преодолеть краткое расстояние от дома до машины. Осталось подгадать, чтобы как-то проскочить до очередного разрушительного порыва ветра.
С треском рухнула еще одна ветка, и Джем, приняв это за знак, со всех ног бросился вперед.
Уже в машине он осознал, что сейчас самый удачный момент закричать, или разрыдаться, или что-нибудь еще такое сделать, лишь бы дать выход эмоциям, нещадно терзающим душу. По крыше барабанил дождь; складывалось впечатление, что сидишь в консервной банке. Он повернул в замке ключ зажигания, надеясь, что движок работает – мчал он сюда по глубоким лужам, не разбирая дороги. Но вот заработал стартер, и Джем сдал назад, отъезжая от дома. Видимость нулевая: он ехал почти вслепую. И плевать. На ощупь вырулив на дорогу, газанул и погнал куда глядели глаза.
Проехать удалось метров сто. Впереди сверкнули красные габариты, мелькнул проблесковый маячок. Полицейская машина перегородила Барлет-роуд, единственный разъезд, откуда открывались все остальные пути. Полицейский в светоотражающем оранжевом плаще помахал Джему руками. Тот приоткрыл окно.
– Дороги перекрыты! – прокричал полицейский. – Разворачивайтесь. Поезжайте туда, откуда приехали.
– Но я не могу, – сказал Джем.
Полицейский пожал плечами.
– Я не имею права пропустить вас на развилку. Вам придется вернуться.
– Я не могу, – повторил Джем. – Мне тут совсем недалеко, на Либерти-стрит.
Из-под капюшона были видны светло-голубые глаза, нос и сплющенные тугой тканью губы.
– Проезд закрыт.
– А если я попробую проехать, вы посадите меня в тюрьму? – спросил Джем. Тюрьма, в сравнении с домом Марибель, казалась куда более безопасным местом.
– Нет, в тюрьму я вас не посажу! – прокричал полицейский. – Но и проехать не дам. Мне очень жаль. Разворачивайтесь!
Джем кое-как развернул джип и двинулся обратно. Можно было бы свернуть к какому-нибудь дому и пересидеть ненастье. Но провести ночь в мокрой одежде в сырой и стылой машине без еды и питья, не добравшись ста ярдов до женщины, которую любишь?… Сразу представился Нейл Розенблюм: «Добейся ее!»
Джем подъехал к дому Марибель и какое-то время сидел в машине, раздумывая, как теперь объясняться. Выскочил из авто и припустил под дождем к дому. Нерешительно постучался в дверь.
Марибель уже оделась, хотя и кардиган так и не был застегнут.
– Я тебя люблю, – проговорил Джем.
– Тогда можешь меня обнять?
Он кивнул и ступил за порог.
Мак отпустил администратора и сам встал за стойку. В семь вечера, когда вырубили электричество, он вышел с черного хода и побежал вдоль номеров, стуча в двери и спрашивая жильцов, все ли у них в порядке. Повсюду царил боевой настрой. Гости жгли свечи, пили вино, ели сандвичи и читали романы. Убедившись, что все более или менее справляются, Мак вернулся к стойке. Зажег три восковых свечи из церкви и теперь сидел, слушая завывания ветра. За окнами разыгралась целая опера. Рокотал баритон, сливаясь с мерным посвистыванием сопрано. Пару раз в стену швырнуло песком, но большой воды не было. Пока.
Мак все гадал, что же сейчас происходит в доме Марибель. Хотелось приехать, вмешаться, прекратить все, пока еще не поздно. Но решимость перевешивала: после прошлой ночи он понял: Марибель надо отпустить, других вариантов нет. Да только как, как? Разбинтовал свою рану, всмотрелся. Хрупкая вроде девушка, а так расцарапала. Сильно вскипела. Они сошлись по ошибке, и ошибка длилась шесть лет.
К десяти вечера Мак порядком устал от раздумий. Он вышел через боковую дверь на улицу, где гулял ветер, и побежал к домику Лейси.
Старушка сидела, удобно устроившись в кресле. На столе горели свечи из пчелиного воска, стояла бутылка «Дьюара». Лейси облачилась в ночную рубашку и купальный халат из розового шелка, на ногах – новенькие плюшевые тапки. Чуть поодаль лежали фотографии Максимилиана, сложенные в аккуратную стопочку.
– Макс? – пробормотала она, когда он вошел. – Максимилиан?
Мак стряхнул с себя воду.
– Лейси, это я, Мак.
Лейси подскочила. Он, вероятно, ее разбудил.
– Мак!.. Здравствуй. Как там дела?
– Главное, пока ничего не затопило. На парковке песка по щиколотку, но это мы расчистим. Не хочешь поговорить?
– О боже, ну конечно, – оживилась Лейси. – Ты ведь знаешь, я неисправимая болтунья.
Мак рухнул на диван и спросил:
– С чего начнем?
– Со свадьбы, – предложила хозяйка. – Я решила купить себе новое платье. Ярко-красное. Хочу, чтобы меня в этот день называли порочной! – Она взбрыкнула ногами в розовых тапочках. – У нас с Максимилианом было две свадьбы. Я не рассказывала? В первый раз мы поженились в ноябре сорок первого, перед его отъездом на фронт. Судья Алькотт провел церемонию на пляже в Мадакете. А свидетелями были Толливеры – Изабелла и Эдик. После церемонии мы вчетвером отправились праздновать в «Шкипер». Десять дней спустя Макс отбыл в Мэриленд на сборы. А через несколько месяцев их отправили кораблем на Филиппины. Страшное было время. Японцы разбомбили Пёрл-Харбор, а там до Японии рукой подать, и он как раз поехал в те места. Пока Макс служил на Филиппинах, в Европе погиб наш хороший друг, Сэм Арчибальд. Пришлось написать Максу, сообщить ему.
Лейси отпила из бокала и задумчиво посмотрела на свечи.
– Так к чему это я? Ах да, две свадьбы. Мы обвенчались в церкви, когда Максимилиан вернулся с войны. Отцовские деньги на ветер. Мы ведь на ту пору уже были женаты! – Лейси осушила бокал. – Давай поболтаем про твое торжество. Хочу говорить только о будущем. Слишком долго я говорила о прошлом. Так что я умолкаю. Вперед, в будущее! – Она подняла пустой бокал в подобии тоста.
– Я не женюсь, – проговорил Мак.
– Не женишься? – оторопела старушка.
– Не женюсь.
– А Марибель в курсе?
– Ну, я дал ей понять. – Мака чуть не стошнило, когда он представил Марибель в объятиях Джема. – Думаю, она поняла намек. Не знаю, как это объяснить. Я просто не могу на ней жениться.
– Мне можешь не объяснять, – заверила его Лейси. – Я давно живу по принципу: «Бог дал – бог взял». Любовь непредсказуема, но в том-то вся и прелесть.
Оба умолкли и сидели тихо, и даже Фрида как будто угомонилась, решив сделать короткую передышку.
Опершись о стул, Лейси встала и подошла к Маку.
– Иногда мне кажется, что я – мудрая и старая, а иногда – просто старая. Пойду вздремну. Ты останешься?