Поскольку однозначно интерпретировать происходящее было невозможно, каждый среагировал по своему разумению. Вик Серотонин упал ничком и отполз за «кадиллак». Ганпанки Элис Нейлон приветствовали группу захвата салютом из ручных термобарических гранатометов и пистолетов Чемберса. Группа захвата, оказавшись под шквальным огнем, вызвала подмогу. Элис Нейлон успела выстрелить в ассистентку Эшманна, но у той уже включились перекроенные рефлексы, и девушка устремилась через бетонную площадку к обломкам корабля, оставляя по себе странные моментальные вспышки, контурами напоминавшие человеческую фигуру – там, где задерживалась на срок, достаточный, чтобы зрение успело среагировать. Каждая из этих пауз отмечала атаку ганпанков Элис, и в каждом случае бойцы, изрядно потрепанные, в беспорядке отступали.
– Мы это не нарочно, – сказал Эшманн Поли.
– Да я ж вас всех, сукины дети, урою к ебене матери! – сказал Поли Эшманну.
На месте крушения полицейского корабля ситуация сложилась напряженная. Корпус был поврежден. Хакеры погибли. Имплант свисал с консоли, вырванный из мягкого нёба пилота, и на кончике каждого золотистого проводка остывал ломтик нервной ткани. В попытке спасти себя корабль отключил управление. Спасая пилота, он накачал его эпинефрином и селективными ингибиторами обратного захвата серотонина, но глаза летчика смотрели в разные стороны, а улыбка оставалась такой же дезориентированной, как аппаратура. Хуже всего, что код стал вытекать из навигационных систем на выживших членов экипажа, а те, еще не отойдя после полученных при падении травм, в панике брыкались, кричали и пытались отползти прочь.
Ассистентка Эшманна затормозила у пролома в корпусе и оценила ситуацию. Выжившие видели, как по ту сторону дрейфующего облачка искорок она консультируется со своим предплечьем. Они тянули к ней руки, умоляя о помощи. Спроси их кто в тот миг, какое у нее было выражение лица, они бы наверняка ответили: «равнодушное». Но что это означало? Она же была полицейская, приученная стрелять из снайперской позиции. Она же была полицейская, а потому, добив выживших, подожгла обломки высокотемпературным зарядом. Она же была полицейская, склонная мыслить прагматично. Она же была полицейская, а потому, постояв пару мгновений в созерцании плотного белого дыма, снова отключила перекроенные рефлексы и переключилась на другие дела.
Никому не хотелось разбираться с очередным побегом.
* * *
Рикша Энни стояла, с непроизвольным восторгом созерцая происходящее и размышляя, что еще уготовано ей пассажирами. Не сумев привлечь к себе внимание, она отстегнулась и подошла к «кадиллаку», который уже видела во всех районах города, а особенно в деловом центре, чтобы попытаться разговорить парня по имени Вик, – тот сидел на бетоне, вытянув перед собой ноги, и разматывал промасленную тряпку, в которую завернул пистолет.
– Это твоя тачка? – поинтересовалась Энни.
– Не-а.
– А по тому, как Поли с тобой говорил, можно было подумать, что твоя. Но я ее уже видела. Тысяча девятьсот пятьдесят второй. Ретро с восьмицилиндровым, триста тридцать кубиков, отношение диаметра к ходу поршня три-тринадцать на шестнадцать дюймов, на четыре процента. Ничего лучшего они не выпустили. И дизайн отличный. – Она пробежалась пальцами по гладкому закрылку оттенков жемчуга и пастилы. – И широкий белый зад. Да уж, – завистливо добавила она, – я бы лучше таким стала, чем обзавелась таким. Ну а эти, они твои друзья?
– В общем-то, нет, – сказал Вик.
– Я одна работаю на Поли по полной ставке.
– Нет в мире человека великодушнее Поли, – сказал Вик, – когда у него шарики по нужную сторону от роликов. А теперь пригнись.
Он пополз вдоль «кадиллака», пока голова его не скрылась за передним крылом. В этот момент двигатель корабля Полиции Зоны с хлюпающим треском взорвался и к небу поднялись хаотичные струйки белого дыма. Вниз полетели обломки. Вик увернулся и, подождав немного, опять высунул голову за переднее крыло.
– Блин! – произнес он. – Она еще жива. – И чуть позже: – В общем-то, думаю, она там одна жива осталась.
Говоря это, он выглядел озадаченным и слегка паникующим. Отполз назад к рикше и посоветовал:
– Если двинется сюда, ты лучше давай деру.
– У меня пассажира нет, – сказала Энни. – Я без пассажира не могу.
– Ну найди себе кого-нибудь.
Облака разодрал странный мятный свет, устремившись на Окраину, к месту, где ассистентка Эшманна, стоя в непривычной для себя неподвижности, продолжала глядеть на догорающие обломки корабля, словно пыталась что-то понять. Вика это злило и выводило из себя, поэтому, желая отвлечь его, Энни сказала:
– У Поли доброе сердце, но он зачастую слишком зациклен. Ты знаешь, я терпеть не могу, когда стреляют. Я бы уехала, но они же в меня эту штуку запихнут, которая похожа на пацана; никто не знает, что с ней делать. Я его много где возила последние пару дней.
– Значит, – заметил Вик, – пассажир у тебя имеется.
– Да какой он пассажир, одни убытки, – сказала рикша. – Ты чуешь, как от него несет? Иисусе!
Фактически, добавила рикша, она не испытывает к нему неприязни: это ж был самый обычный пацан с Пойнта, который никому зла не хотел, хотя, как ей кажется, у любой пассивности две стороны, ну и теперь было бы неплохо его доставить домой в нормальном состоянии, но как? И когда Вик это сказал, то словно бы дал ей разрешение. Рикшей никто вроде бы не интересовался – все остолбенели, глядя на полицейскую и пытаясь понять, что она предпримет дальше, – так что она вернулась к своему экипажу, впряглась и покатила к той стороне «кадиллака», где устроился Вик. Вик снова сел, вытянув перед собой ноги.
– Я и тебя могу подвезти, – предложила она.
В этот момент из-за «кадиллака» появилась Элис Нейлон.
– Настоящим Поли уведомляет тебя, Вик, что больше не хочет иметь с тобой дел, – сказала она официально. Подумав минутку, добавила: – Мы всегда были добрыми друзьями, и мне жаль, что придется так с тобой обойтись.
Хотя Вик сидел, ей пришлось поднять пистолет, целясь в него, крепко сжать приклад обеими руками и прищуриться.
– Но я постараюсь как можно чище.
– Да твою ж мать, Элис! – раздался голос Поли. – Просто убей его! Такое чувство, что меня все предают.
– Вот видишь? – сказал Вик Элис. – Поли бы сейчас вернуться к себе на Бэддингтон-Гарденс и накачаться как следует, в надежде забыть, что с ним творится.
– Я тебя слышал, сука, – отозвался де Раад. – Заткни хлебало!
Поли все это время нервно прохаживался вокруг, потея и жестикулируя, или на пару минут присаживался на бетон, зажав руки между колен и безмолвно, обреченно следя за происходящим. Он поднимал глаза на здание Балтийской биржи, затем опускал взглянуть на собственную кожу, казавшуюся одновременно свинцово-серой и белой и такой блестящей, словно ее покрыли смолистым лаком, а один раз взглянул в Зону. Он говорил: