Дождь, уходя к западу, перешел в мокрый снег, и видимость ненадолго даже ухудшилась, но рикша заметила, что у парня через плечо перекинута сумка, а в руках пистолет. Спустя пару минут завелся «кадиллак» и медленно покатил по бетону, будто догоняя Вика. Но дальше первой передачи дело не пошло, и вскоре «кадиллак» заглох. Внутри машины раздались крики, словно там разгорелась какая-то ссора. Открылась дверь со стороны водителя, и выскочила женщина. Потом села обратно и захлопнула дверь. Вик Серотонин обогнул здание Балтийской биржи и исчез в Зоне Явления. «Не вини меня, – подумала рикша. – Я же предлагала тебя подвезти».

– Ты видел? – спросила она. – Он не туда повернул.

У пассажира, в довершение всех его проблем, что-то случилось с голосом, как если бы он играл на трех музыкальных инструментах одновременно.

– Насекомые пытаются опылить лисам морды, – произнес он, – рассекая воздух пустыни.

Он засмеялся. Из-под крыши экипажа вылетели несколько тусклых светлячков и смешались с рекламой.

– Лисьи морды им кажутся похожими на цветы, и мошкара роится кругом.

Энни содрогнулась. Некоторым пассажирам нравится болтать с рикшами, некоторым – нет. Этому тоже учишься.

– Эй, так мы едем или нет? – потребовала она. – Нам тут больше нечего делать.

– Поехали, – наперебой произнесли три голоса. – В путь, малышка.

Она окинула прощальным взглядом «кадиллак» и вздохнула. Эта машина стала ее любимицей. Какие тонкие переливы краски, какие изящные задние фары – лучшее впечатление за сегодняшний день, с большим отрывом.

– Хотела бы я заделаться такой красоткой, – сказала она себе. Затем, развернув экипаж, в ровном темпе устремилась к Саудади.

– Не беспокойся, – сообщила она мальчишке с Пойнта. – Я знаю, где они тебя держат.

– Поехали.

9
Черное и белое

В спальне Лив Хюлы, на стене напротив двери, торчал голубовато-розовый умывальник, как у маленькой принцессы.

Войдя, можно было заметить белую стальную кровать с некрашеным деревянным изножьем, аккуратно застеленную бельем цвета овсянки. Кровать стояла рядом с окном, выходившим на уклон улицы; отсюда открывался вид на мокрые крыши, узкие улочки, дворики вроде тюремных, фабрики и узкий сегмент Зоны Явления.

Прямо напротив над умывальником висело зеркало шириной около восемнадцати дюймов, чуть скошенное вниз в одном углу; под зеркалом размещался сам умывальник, формой и рифлением напоминая ракушку, а рядом с единственным краном для холодной воды лежал кусок лавандового мыла. Под краном при изготовлении искусно вставили пятно накипи, похожее на головастика, а оттенком – на потрескавшуюся желтую пятку. У Лив было много вещей, но гость, приглашенный сюда, прежде всего замечал этот умывальник, такой уродливый, что поневоле можно было удивиться, а зачем он хозяйке вообще нужен? Когда Лив осела в Саудади, спальня стала ее форпостом против всех Лив Хюл, которыми она успела побывать. Она запиралась там, смотрела в зеркало над раковиной и улыбалась, а дешевая репродукция крана заливала холодной водой любое представление о прежней Лив.

После того как Вик Серотонин и его клиентка скрылись, Лив еще долго стояла на улице. То и дело поднимаясь на цыпочки, она выгибала шею в попытках снова углядеть их вдали. Было похоже, что двое так и движутся в сторону Зоны, никуда не отклоняясь, поэтому всего-то и требовалось, что отделить их фигуры от фона, вычленить в поле восприятия. Спустя час взошло солнце. Трафик на Стрэйнте оживился. Затем где-то в ореоле, градусах в двух к северу от Зоны, поднялся плотный столб белого дыма, и нерешительность Лив перешла в отупение.

«Не могу же я до бесконечности тут торчать, – подумала она. – Не могу же я тут на улице стоять». Но и в бар ей не хотелось возвращаться. Рано еще для выпивох. Если вернуться, делать там будет нечего, только протирать барную стойку и мыть бокалы. Поэтому она поднялась к себе и попыталась оторвать раковину от стены.

Взметнулась пыль. Умывальник издал стонущий скрип и чуть отошел от стены. Но трубы и прочая сантехника удерживали его на месте, так что, хотя Лив показалось, будто у нее сейчас руки вылетят из плеч от натуги, пришлось прерваться и поискать какой-то инструмент. Копаясь в вещах, она услышала протяжный гул взлетающего K-рабля, потом гул этот перешел в грохот, облетел вокруг света и встретился сам с собой. Корабль мелькнул в окне. Как быстро он исчез! Светящаяся черта поперек мира, а потом – лишь остаточные изображения, выцветающие из фиолетовых в пурпурные и черные; когда она моргнула, они снова замерцали, на сей раз ярким неоново-зеленым, а затем исчезли. Лив Хюла задумчиво проследила их. Подошла к постели, содрала с койки белье. Открыла окно и вышвырнула белье на улицу; ветер подхватил простыни, надул, растрепал и отнес в сторону. Затем Лив вернулась к умывальнику и стала за него тянуть. Безрезультатно, хотя в зеркале отражались ее лицо, красное от натуги, и бугрящиеся плечи.

Под кроватью у нее лежала большая оловянная коробка, покрытая черной эмалью, с нарисованными от руки розочками – красными и желтыми, цыганский мотив. Она вытащила коробку на свет и стала дубасить ею по умывальнику, пока не расколола раковину на три части, две из которых отвалились от стены. Лишь после этого она бросила коробку, села на постели и стала сердито озираться. Коробка осталась лежать, где упала. Мгновение Лив не могла припомнить, куда задевала ключ от коробки. Она просидела так до конца утра.

* * *

Вик Серотонин достиг заброшенного КПП на границе Окраины. Он слышал, как позади завелся было, но вскоре снова заглох эшманновский «кадиллак». Он понял, что спасен. Что бы с ним дальше ни случилось, об угрозе с этой стороны можно забыть. Он пробежал вдоль забора сотню ярдов на север, до места, где дома вокруг ограждения со стороны Зоны обрушились, оставив по себе высокие кучи щебня и черепицы, поросшие местными сорняками. Туман Перехода окружил Вика влажной абсорбирующей губкой. Он остановился. По ту сторону вещей капала вода; еще дальше ритмично хлопала на ветру дверь. Улыбнувшись, он смежил веки и подался лицом вперед, словно для воздушного поцелуя. Слегка сдавило губы и скулы, как при нажиме на мембрану; стало прохладно, как в тумане.

Восприятие состояния не есть само состояние.

Феноменология Зоны, как часто любил напоминать Эмиль Бонавентура (словно Вику требовалось об этом напоминать), состояла в следующем: что видишь снаружи, редко переживаешь внутри; внутри или снаружи, а то, что видишь, чувствуешь на вкус или обоняешь, не имеет никакого касательства к физическим данным с сенсоров дорогущей орбитальной группировки ЗВК. В результате и для Вика, и для Эмиля, и для всех прежних entradistas Саудади с излучателями наперевес – покрытых шрамами, овеянных непостижимым для других людей знанием, – миг Перехода таил максимальную неуверенность и дарил предельную усладу. Вик готов был признать, что она его и тащит в Зону, но тут все было не так просто, и нельзя описать это чувство лишь понятиями темперамента или телесной химии (хотя в любой случайно выбранный раз могли повлиять и они). Лихорадочное возбуждение не имело ничего общего и с тем, какое испытываешь, думая о возможном ранении, безумии, смерти или уродстве (хотя в Зоне всего этого можно ожидать), потому что в 2444-м последствия всегда казались предметом допустимого торга или пересмотра.