– Едем домой, мисс Доббс? Завтра вас ждет встреча с вашими дамами-активистками.
– Еще один ложный след.
– Ну, тут уж вы пойдете своим путем.
Мейси улыбнулась, но промолчала.
Когда они подъехали к многоквартирному дому в Пимлико, Страттон помог Мейси сойти на тротуар. Ей показалось, что он задержал ее ладонь в своей на секунду дольше, чем следовало. Мейси шагнула в сторону и достала из сумочки ключи.
– Спокойной ночи, инспектор. Завтра я вам позвоню.
– Спокойной ночи, мисс Доббс.
Мейси подошла к стеклянной двери и обернулась. Страттон стоял у «Инвикты», ожидая, пока она войдет внутрь и запрет замок. Она еще раз махнула ему на прощание и с ключом в руке направилась к своей квартире.
Позже, одетая в халат поверх свободной пижамы, Мейси села перед камином, скрестив ноги и закрыв глаза, чтобы осмыслить прошедший день, помедитировать и очистить разум перед днем грядущим. Она уже знает имя человека, взорвавшего себя гранатой в канун Рождества, однако почти ничего больше о нем не известно, кроме того, что он любил читать, а в войну был ранен и получил отравление газами. На Сохо-сквер он встречался с каким-то опрятно одетым мужчиной, а незадолго до смерти возобновил дружбу со старым знакомым, вероятно, сослуживцем. Кто эти двое, связаны ли они? И кто такой Иэн Дженнингс? Откуда приехал? Кто оплакивает его гибель?
Мысли о смерти воскресили память о Саймоне и его уходе, таком недавнем. Эта кончина все еще была для Мейси незажившей раной. Любовь к Саймону Линчу, военному хирургу, долгие годы не угасала в ее сердце, хотя от прежнего Саймона давно осталась лишь тень. Странная смерть: проведя двенадцать лет в больнице, он тихо умер во сне. Мейси чувствовала себя так, будто носила траур еще с войны, но позволила горю вылиться наружу лишь в последние месяцы. Конечно, между ними стояли годы разлуки, когда Мейси не находила в себе сил вернуться к прошлому и страшным воспоминаниям о разорвавшемся снаряде, который ранил обоих. Она тряхнула головой: образы войны во Франции смешивались с картиной предрождественской трагедии, застилали мысленный взор.
Где-то, скорее всего в Лондоне, отчаявшийся человек готовит следующий шаг – в этом Мейси не сомневалась. Мертвые животные и птицы – только начало, он будет действовать, пока не выполнят его требования или же его самого не арестуют. Второй вариант – единственно возможный, и это Мейси тоже понимала слишком хорошо, потому что правительство ни за что не пойдет на поводу у безумца. Мейси подумала о своем отце, который имел на этот счет четко определенное мнение.
«Когда ты смотришь на политика, Мейси, знай: перед тобой вор, лжец и убийца. Только такими я их и вижу». – «Брось, папа, это на тебя совсем не похоже». – «Я вполне серьезно. Они забирают чужие деньги, бесстыдно врут и отправляют наших парней на смерть, а сами катаются как сыр в масле, ни в чем не испытывая нужды, не подставляясь под пули».
Мейси уже доводилось бывать в Уичетт-Хилле. Сворачивая на подъездную аллею, она покосилась в сторону своего помощника на пассажирском сиденье «Эм-Джи» и заметила, как напряглось лицо Билли при взгляде на башню с часами. Мейси осознала, что за прошедшее время здание ничуть не изменилось, как не стерлись и ее воспоминания о больнице. Лечебница Уичетт-Хилл представляла собой яркий образчик викторианского стиля в архитектуре, одновременно и строгого, и витиеватого. В этом она, безусловно, походила на многие другие медицинские учреждения, открытые в середине девятнадцатого века, в том числе на больницу Принцессы Виктории, вотчину доктора Энтони Лоуренса. Однако внешний вид этой больницы внушал какое-то особое, дурное предчувствие. Расположенная в Суррее, лечебница стояла на холмистой гряде Норт-Даунс, над которой слишком часто собирались свинцовые тучи и задували холодные ветра, а воздух наполнялся неприятной изморосью.
– Жутковатое место, правда, мисс?
– Меня даже озноб пробирает.
Мейси сделала последний поворот и подъехала к территории, отведенной под автомобильную парковку.
– Спасибо, что привезли меня, мисс. Своим-то ходом я бы долго добирался, сперва поездом, потом пешком от Тоттенхем-Корнер. Еще затемно пришлось бы вставать.
– Вы же знаете, Билли, меня тоже волнует благополучие Дорин.
– Да, мисс, знаю. – Билли закусил губу и посмотрел в окошко, затем опустил взгляд на стену здания. – Вы очень добрая, мисс. На небесах вам это зачтется.
Мейси остановила машину и заглушила двигатель.
– Надо же как дождь разошелся. Хорошо, что у нас есть зонтики. Давайте поторопимся.
– Погодите, мисс. – Билли поднял воротник непромокаемого плаща, нацепил кепку и вышел из автомобиля. Раскрыв зонтик, он подошел к водительской дверце и распахнул ее. Мейси тоже вышла, замотав шею шарфом и спрятав его концы под воротник макинтоша.
– Спасибо, Билли.
Она взяла с заднего сиденья черный портфель, заперла «Эм-Джи» и кивнула Билли. Добежав до парадного входа, они вошли внутрь, – и сразу же им в нос ударили знакомые запахи мочи и дезинфектанта.
Мейси стряхнула капли дождя с макинтоша, со вздохом огляделась по сторонам. За какие такие грехи она столько времени проводит в больницах? Впрочем, она сама выбрала профессию, в которой зачастую решаются вопросы жизни и смерти, а они нередко бывают связаны с местами, где о людях заботятся во время болезни, будь то недуг телесный, психический или оба вместе.
– Тяжеленько вы вздыхаете, мисс.
– Ох, Билли, я просто подумала, в скольких больницах побывала за свою жизнь. Если помните, у меня ведь сегодня еще встреча с доктором Мастерс в Клифтонской лечебнице. – Мейси повела плечами. – У каждого такого заведения своя атмосфера. Даже с завязанными глазами можно понять, что ты в больнице. Звуки, запахи, кирпичная кладка снаружи, штукатурка внутри – ощущения всегда одинаковые, как будто горе, страдания и надежды впитались в стены.
– И еще запах капусты! Капусту во всех больницах варят и варят, пока она не превратится в безвкусное месиво.
Мейси рассмеялась.
– Точно! Запах переваренных овощей. – Она покрутила головой. – Ну, куда нужно идти?
– Сюда, мисс. – Билли бросил взгляд на часы и повел Мейси вверх по лестнице, обрамленной резными коваными перилами, неприятно холодными на ощупь.
Откуда-то донесся крик, потом стон. Раздались торопливые шаги. Звуки из многочисленных палат эхом отражались от кирпичных стен, скользили по перилам, отчего казалось, будто все здание приобрело подвижность и лестницу вот-вот начнет трясти. Билли уверенно прошел по коридору женского отделения и остановился перед двойными дверями с окошечками из шероховатого матового стекла на уровне глаз. Он потянул за шнурок, висевший сбоку. Санитарка отперла двери и впустила посетителей в палату.