– Мне очень неприятно говорить это, но если не считать слов Джейн и Уилла о том, что вы в последнее время изменились к лучшему, то да.
На этот раз Джонатан встретил ее взгляд спокойно.
– Я хотел именно такой оценки моей личности.
– Почему, Джонатан? Чего ради мужчина мог бы пожелать себе известности в качестве неразборчивого в связях распутника?
– Мне не было дела ни до кого и ни до чего. Я не желал осторожничать. Когда вы умерли, вернее сказать – я считал вас умершей, вы унесли с собой все, что было во мне хорошего.
– Нет, это не так. Я такого не могла совершить. – Она махнула рукой как бы в подтверждение своих слов. – Стоит только вспомнить, что вы помогли вашему садовнику и его жене. Это свидетельство того, как много доброго сохранилось в вашей душе.
– Наверное, вы правы. – Он глубоко вздохнул. – Но когда вы умерли, Серена, во мне словно что-то сломалось, и дьявол завладел частью моей души.
– И где же он теперь, этот дьявол?
– Исчез.
Она помотала головой.
– Это не может быть настолько просто.
Он наклонил голову и уставился на свою тарелку с едой.
– Все изменилось. Мир перевернулся вверх дном. Я не в состоянии разобраться в себе. Все, что я знаю…
Серена сдвинулась на самый краешек стула.
– Что? – выдохнула она.
– Я все еще хочу вас. – Голос его понизился до шепота, и теперь он смотрел на Серену с мольбой и желанием в глазах. – Я хочу, чтобы вы были рядом, хочу говорить с вами. Дотрагиваться до вас. Быть с вами. – Он протянул к ней руку через стол. – Подойдите ближе.
Не в силах противиться этому повелению, Серена встала и обошла стол. Подол ее платья коснулся его колен.
Он посмотрел ей в глаза.
– Вы помните наши прогулки в парке? Наши долгие разговоры? Помните, как мы обменивались книгами? Наши письма? Я сохранил их все.
– Да.
Серена помнила все это и более того. Помнила, как не могла удержаться от того, чтобы не дотронуться до него рукой. Как сильно возбуждало ее каждое прикосновение к нему. Изменилось ли это?
Она подняла руку и провела пальцем по его носу сверху вниз. Его нос изменил форму – кончик слегка опустился, а посередине образовалась небольшая горбинка.
– Что это с вашим носом?
– Он был сломан.
– Каким образом?
– В… в драке.
– Больно было?
Он слегка дернулся – то ли от ее прикосновения, то ли от воспоминания о драке, она не поняла.
– Было такое.
Серена запустила руку ему в волосы. Они скользили между пальцами словно шелковые нити, пока она не откинула со лба волнистую прядь. Серена пригляделась к Джонатану, укладывая прядь на прежнее место. Он застыл на месте и напомнил ей статую Аполлона из белого мрамора – с бесцветными губами, но с мягкими и живыми кудрями.
– Серена, – почти простонал он. – Прошу вас, останьтесь со мной. Побудьте со мной.
– Я… я…
Как ей хотелось почувствовать прикосновение губ Джонатана к своим!
Он приподнялся. Ножки стула скребнули по полу, когда он встал. Приблизившись, он прижался к ее губам своими так крепко, что губы ее разомкнулись. Она положила руку ему на затылок, чтобы притянуть к себе, и поцелуй Джонатана стал жарким и требовательным.
Серена думала, что уже испытала всю силу страсти, однако она заблуждалась. Ее желание питалось его желанием, а у него страсть прибывала с каждой секундой, словно волна прилива на море.
Они слились воедино, наслаждаясь друг другом, Серена полностью отдалась во власть его поцелуев. Весь мир исчез, остались лишь они вдвоем, их взаимная страсть и неразрывная связь.
Джонатан поцеловал мочку уха Серены и прошептал:
– Ты хочешь меня, Серена? Пожалуйста скажи, что это так…
Она зажмурилась. Она хотела его, очень хотела.
Но это было неправильно.
Серена заставила себя вернуться к реальности. Заставила себя подумать об Уилле. О своей помолвке. О добром и честном мужчине, за которого должна выйти замуж, который не заслуживает… а может, и не снесет удара.
Серена отпрянула от Джонатана. Кровь шумела у нее в ушах. Она дрожала всем телом. Бесконечно долгое мгновение она стояла, опустив голову, и старалась выровнять дыхание. Изо всех старалась удержаться на ногах.
Джонатан тоже дышал с трудом. Как будто их поцелуй вытеснил из комнаты весь воздух.
– Позволь мне прикоснуться к тебе. – Он потянулся к ней всем телом после этих слов. – Позволь мне снова увидеть тебя. Умоляю, отдайся мне.
Она жаждала этого. Она могла расстегнуть его брюки и ласкать так же, как ласкала на балу у вдовствующей герцогини шесть лет назад. Ее всю обдало жаром неудержимой страсти.
Нет.
– Я не могу, – еле выговорила она задыхаясь.
– Серена…
– Нет! Я просто не могу. – Она без сил опустилась на стул и теперь смотрела на Джонатана снизу вверх со всей безнадежностью, отчаянием и чувством вины, охватившими ее целиком.
Джонатан наклонил голову.
– Я бы мог сказать, что тоже не могу. Богу ведомо, что я не хочу причинить боль своему другу. И не хочу, чтобы это сделала ты. Я должен держаться как можно дальше от тебя. Но Господи, Серена… – Теперь он снова смотрел на нее, и она отражалась в его глазах. – Быть рядом с тобой, видеть тебя, вспоминать о тебе. Говорить с тобой. Это же… Я думаю, это еще лучше, чем прежде. – Он сокрушенно покачал головой. – Я должен держаться в стороне от тебя. Но я не знаю, смогу ли…
Серена стиснула губы и уставилась на остывшую еду у себя в тарелке.
– Сможете, – произнесла она, снова переходя к обращению на «вы». – Смогу и я. Иного выхода нет. – Тут она снова взглянула на него. – Сядьте, Джонатан, и давайте покончим с обедом.
Он зажмурился, и Серена видела, что он борется с собой.
– За Уилла, – прошептала она.
Обуреваемый чувством вины, Джонатан дернул себя за волосы. Их взгляды пересеклись. Она победила – на сей раз. Нет, не она победила. Чувство вины одержало победу.
Джонатан сел, придвинув стул ближе к столу и посмотрел на тарелку перед собой.
Они доели остатки холодного мяса куропатки в полном молчании.
После ужина Серена вежливо пожелала Джонатану спокойной ночи и удалилась к себе в спальню, чувствуя спиной его пристальный взгляд. Чуть позже она услышала донесшийся из коридора стук захлопнутой двери. Она быстро подошла к окну и отодвинула пеструю ситцевую занавеску и наклонилась над деревянным подоконником.
Новая смесь тревоги и страха зародилась где-то в самой глубине ее души. Самым неприятным было то, что она ощутила в этом уже знакомое стремление поступить, как говорится, очертя голову, совершенно не думая об опасности.