– Мне бы тоже.
Джошуа перевел ее через 78-ю улицу ко входу в парк. У редких фонарей порхали огромные бабочки, листва деревьев вздыхала на легком ветерке, ноздри щекотал запах незнакомых цветов, и повсюду гуляли горожане, наслаждаясь коротким вечером короткого лета.
– Знаешь, мама, что пугает меня больше всего? – продолжал он. – Сегодня я подумал, что Джудит – это джинн, который явился по приказу моей личной лампы Аладдина. Стоит мне пожелать, и я, неизвестно откуда, получаю любые ответы.
– Нет! Не может быть! Все дело случая. Если бы ты не поехал в Хартфорд на суд над Маркусом, то не познакомился бы с Джудит. Но ты туда поехал и познакомился с ней. Она ужасно важная персона. Правда?
– Да.
– Вот видишь. Знает гораздо больше, чем мы в Холломене. И накоротке с нужными людьми.
– Это точно.
– Разве в этом нет смысла?
– Должен быть. Но нет. Что-то тут не так, мама. Стоит мне высказать какое-то желание, и она его тут же исполняет.
– В таком случае, если увидишь ее раньше меня, попроси исполнить одно мое желание. Обещай.
Джошуа остановился под фонарем и посмотрел на мать:
– Что ты хочешь такого, чего у тебя еще нет?
Ее красивое лицо осветила улыбка, и от этого оно стало еще прекраснее.
– Я хочу заполучить тебя вместе с Джудит.
– Не выйдет. – Он повернулся и пошел дальше. – Я ее уважаю. Иногда она мне даже нравится. Но полюбить я ее не могу. Понимаешь, ей любовь не нужна.
– Не согласна, – твердо возразила мать. – Некоторые люди очень глубоко прячут чувства. Джудит из таких. Не знаю, почему она так себя ведет, но мне понятно одно – эта женщина тебе подходит.
– Мама, взгляни, концерт на озере! – Джошуа ускорил шаг и стал спускаться с холма к берегу, где на воде стоял на якоре плот и на нем музыканты исполняли Моцарта.
Мать сдалась. Она понимала, что с Моцартом ей не стоит тягаться.
Лето набирало силу, и, хотя в его томном расслабляющем воздухе теперь, когда люди знали о его краткости и скоротечности, ощущался привкус эфемерности, оно было жарким, очень жарким! Как получалось, что в месте, где так по-северному холодно зимой, летом так тепло и влажно? Еще до ледникового периода, начиная с семнадцатого века живущие в северных штатах американцы задавали этот вопрос. Лето третьего тысячелетия отличалось от лета второго только продолжительностью – теперь оно длилось всего четыре недели.
В эвакуированных городах Севера и Среднего Запада лето проходило незамеченным, зато те, кто в начале апреля спешил с Юга, наверстывали свое вынужденное зимнее безделье. Но таких становилось все меньше – все больше людей постоянно селились в городах группы А или Б к югу от границы Пенсильвании или к юго-западу от реки Арканзас.
Когда двадцать лет назад переселение только начиналось, никто из тех, кто имел работу на Севере, не хотел постоянно жить на Юге. Однако положение менялось, список тех, кто подавал заявления на постоянное местожительство на Юге, рос, и встревоженное и измотанное правительство было вынуждено увеличивать число принимающих мест.
Среди переселенцев были и такие, кто отвергал федеральную помощь, продавал свое жилье на Севере и приобретал пристанище на Юге. Но поскольку стоимость недвижимости на Севере и Среднем Западе упала почти до ноля, большинству приходилось ждать правительственных субсидий. Одни наживали новые состояния, другие беднели. Жирели южные строительные компании и торговцы землей, в то время как мелкие северные бизнесмены и специалисты разорялись до нитки. Самые теплые из южных штатов отчаянно сражались с разрастанием диких стоянок жилых автоприцепов и стихийно возникающих поселков из временных бараков. Жаловались на свои беды Вашингтону в левое ухо, а разваливающиеся северные штаты дудели о своих несчастьях в правое. В этих условиях программа семьи с одним ребенком стала ключевым фактором сохранения баланса. Как ни странно, большинство людей восставало против правительственной политики переселения, а не против указов о сокращении рождаемости.
После первого апреля Холломен оживал, за исключением районов, где раньше селились общины чернокожих и испаноязычных. Пустых домов было больше, чем жилых, но в каждом квартале находилось одно-два жилища со снятыми с окон досками и развевающимися, словно флаги, занавесками. На улицах появлялись пешеходы, на окраинах открывались магазины, увеличивалось число автобусов и сокращался интервал их движения. Несколько неэвакуированных предприятий производили продукцию семь дней в неделю. Отскребали зимнюю грязь, латали дыры, возобновляли работу кинотеатры, рестораны, закусочные и бары, на перекрестках возникали лотки с мороженым. На дороги выезжали немногочисленные электротакси на солнечных батареях и двигались замогильно тихо и неспешно, словно выползшая прогуляться в свое удовольствие улитка. Все, кто спешил или ехал с работы или с учебы, предпочитали автобусы. Электромобильчики возили людей в парк, в магазины, к врачу. Но еще больше горожан ходили пешком. Вялые и подавленные душевно, они были в прекрасной физической форме.
Но к концу сентября от разлившейся в воздухе летней эйфории не оставалось и следа. До окончания переселения еще два месяца, но солнце уже не греет. Два месяца на то, чтобы убрать ненужные на юге вещи, завершить дела, звонить по телефону и стоять в очередях, выясняя, как и когда будет совершаться зимний исход. Бабье лето с теплыми днями и холодными ночами начиналось теперь не в октябре, а в сентябре и разукрашивало кроны деревьев волшебными цветами: красным, желтым, оранжевым, медным, янтарным, пурпурным. Но в Холломене думали только о морозных ночах и отгораживались от пышного зрелища осени, забивая окна и двери. Вместе с первыми туманами на город опускалась беспросветная, унылая тоска, и люди начинали говорить, как бы поскорее отсюда убраться – лучше навсегда. Кому понравится такой образ жизни – все время сидеть на чемоданах? Кому вообще нужна такая жизнь? Наступал годовой пик числа самоубийств. В городских больницах не хватало мест, клинике Кристиана приходилось отказывать пациентам.
Из Вашингтона пришла единственная ободряющая новость: начиная с 2033 года переселение на временной основе будет больше соответствовать погодным условиям – жить на Севере людям придется всего шесть месяцев, с начала мая по конец октября. И шесть месяцев на Юге вместо прежних четырех. Однако не все переезжали в один день. Перемещение таких больших масс населения требовало нескольких недель, хотя с учетом экономии нефти, угля и дров проводилось с максимальной эффективностью и минимальной бюрократической волокитой. Ни одна страна мира не смогла бы выполнить такую большую работу так быстро. Но людей вроде мэра Детройта д’Эсте новость не обрадовала. Он правильно рассудил, что она возвещает о начале конца зимнего переселения и звучит похоронным звоном по северным и северо-западным городам. Ванкувер, Сиэтл и Портленд протянут дольше, поскольку на Западном побережье теплее, но в недалеком будущем и они перестанут существовать. Тех, кто не захочет покидать обреченные города зимой после того, как завершится зимнее переселение (что, по оценкам, произойдет через десять лет), не станут принуждать к переезду, как не будут заставлять делать аборт или стерилизацию женщин, не подчиняющихся политике сокращения рождаемости. Но их лишат материальной помощи, налоговых льгот и социальных благ.