– Эти два юных индюка из-за вас готовы были заклевать друг друга, или вы просто исполняли роль секунданта? – раздался вдруг голос Фримуса – Морта, и смешок, прозвучавший в его голосе, мигом привел вспыльчивую Алёну в бешенство.
Ага, значит, все-таки удар произойдет меж ними, сто тысяч раз удар! Что за пакостный вопрос? Вот уж правда, что не мужик, а сущий поршень. Он что, намекает на Алёнин возраст? Якобы из-за нее уже и подраться невозможно, она годится только на роль бабушки-старушки, секунданта? Да между прочим, не далее как пару месяцев назад один молодой человек – всего лишь двадцати двух лет! – ради Алёны жизнью готов был пожертвовать, закрывал ее от выстрела, можно сказать, своим телом, а потом настоятельно предлагал распоряжаться этим самым телом как угодно, просто-таки молил об этом. [31] Однако недоступная писательница предпочла другого. И если дело не кончилось дуэлью, то лишь потому, что молодые красавцы даже не подозревали о существовании соперника, а не то, конечно… а не то, наверное… а не то, быть может!..
Может быть. А может и не быть.
Алёна была, конечно, очень вспыльчива, но и чрезвычайно отходчива. Уже через мгновение она подумала: а забавно, что Фримус… хоть тресни, невозможно называть этого обворожительного мужчину таким страшным именем – Морт… так вот, до чего же забавно, что Фримус нашел для драчунов тот же эпитет, что и она, Алёна. Впрочем, это сравнение, так сказать, носилось в воздухе.
Она вспомнила дуэль на птичьем дворе, вспомнила хлопотливую серую цесарочку, из-за которой трепали друг друга два Жильберовых дондона, вообразила в роли такой цесарочки юную прелестницу Женевьеву – и утраченное было чувство юмора вернулось к ней.
Строго говоря, в вопросе Фримуса не было ничего такого, из-за чего бы стоило так уж сильно свирепеть… Наверняка он не хотел ее обидеть!
– Нет, я изображала взволнованный партер, – сказала она, призывая на помощь весь свой небогатый словарный французский запас. – Собственно, я только что выскочила на дорогу – да так и остолбенела.
– Было с чего остолбенеть, – хмыкнул Фримус. – Из мальчиков пух и перья летели, они даже дорожный знак повалили!
– Дорожный знак убрал Доминик, – ляпнула Алёна. – Теперь я в этом убеждена!
– Не понял… – с веселым удивлением обернулся к ней Фримус, и его глаза – почти глаза Игоря! – вновь пробудили в сердце нашей романтической писательницы странное томление.
Сто тысяч раз… что?
– Когда я только вышла на дорогу, впереди меня мелькнул велосипедист в черной майке. Это был Доминик, – пояснила Алёна, не уточняя, что сначала решила, будто это Фримус. Ни к чему ему знать, что она вообще о нем думала, а то еще возомнит о себе!.. – Пока бежала, я подняла с обочины три знака, обозначающих повороты и скользкое дорожное покрытие. Думала, то ли ветром ночным их свалило, то ли рабочие, которые дорогу ремонтировали, убрали, а потом забыли на место поставить. После меня обогнал парень в оранжевой майке, этот красивенький парижанин, не знаю, как его зовут. Потом я наткнулась на эту дуэль, увидела валяющийся знак и поняла, в чем дело.
– Какие страсти кипят в богоспасаемом Мулене, подумать только! – присвистнув, пробормотал Фримус. – Дуэль из-за прекрасной дамы, коварные злоумышления против соперника… Бедняга Доминик надеялся, что столичный соперник разобьет себе нос и этим разочарует Женевьеву? Бульших увечий на этой дороге, даже упав с велосипеда, причинить себе невозможно… А впрочем, еще коленку удастся расшибить, не более того. Однако шрамы только украшают мужчину, особенно в глазах влюбленных барышень, а ведь Женевьева влюблена в юного красавчика совершенно по уши, или я ничего не понимаю в жизни.
Шрамы только украшают мужчину… Кто-то совсем недавно произнес эту, безусловно, правдивую фразу в присутствии Алёны, вот только кто? И по какому поводу?..
Да не кто иной, как она сама! А повод был тот, что она увидела разбитую губу киллера Никиты Шершнева и внезапно захотела поцеловать его в эту губу…
Господи! Беспринципная нимфоманка, вот ты кто! В своих распутных сновидениях задыхаешься от любви к одному, а днем мечтаешь о поцелуях другого и третьего… и не только о поцелуях. И кто, кто, ради всего святого, кто эти второй и третий?!
Рука Алёны так и дернулась – нажать на ручку дверцы, выскочить вон и дать деру через дремучий бургундский лес, чтобы спастись от свирепого убийцы по имени Дени Морт и от призрака аналогичного убийцы по имени Никита Шершнев, – однако она, конечно, ничего такого делать не стала. Во-первых, вывалиться на полном ходу из «Порша» – это вам не с велосипеда упасть, тут разбитым носом не отделаешься, а если мужчин шрамы и украшают, то женщин – нет, нет и еще раз нет. Во-вторых, свирепый убийца никакой такой свирепости по отношению к Алёне не проявлял. В-третьих, слишком велика вероятность того, что бредовые измышления завели нашу писательницу чрезмерно далеко, и обаятельный Фримус не имеет никакого отношения к ужасному Дени Морту.
– А впрочем, хоть времена и меняются, но человеческие страсти остаются теми же, – глубокомысленно изрек в это мгновение Фримус. – Отчетливо помню, как сам участвовал в такой же кровавой дуэли из-за одной прекрасной блондинки. Лет мне было тогда примерно столько же, сколько нашим юным индюкам… Правда, мы с моим соперником не съехались из разных городов, а учились в Нуайере в одной школе и даже в одном классе. Дама наших сердец была нашей одноклассницей. Ее звали… Господи, совершенно не могу вспомнить… помню только ее удивительно красивые волосы, словно вьющиеся солнечные лучи. Потрясающая была девчонка, Женевьева рядом с ней просто латексная Барби, не более того. Нет, ну как же ее звали, а?..
Алёна прижала руку к губам, чтобы не дать им разомкнуться. С языка чуть не сорвалось предательское: «Арьян! Ее звали Арьян!»
Волосы, словно солнечные лучи! Та самая драка, о которой рассказывал Бертран!
Дени Морт. Она угадала правильно. Фримус – это Дени Морт!
Господи, что делать, что делать, как быть?!
Попросить его остановиться? Сказать, что ей дурно (это правда!!!), что ее укачало (ее и впрямь в принципе постоянно укачивает в автомобилях, тем паче на такой извилистой дороге!), да просто заявить, что хочет еще пробежаться, размяться…
– Пожалуйста, мсье М… – начала было Алёна, но подавилась. И очень вовремя! Боже, что она несет?! – Мсье… м-м… Фримус, извините, что так вас называю, но я не знаю вашего имени…
Не знает, она его, ей-богу, не знает и знать не хочет!
– Вам не нравится мое детское прозвище? – хмыкнул Фримус.