– Да уж получше тебя, – фыркнула бабка. Она обогнула Аслана по широкой дуге. – Шел бы ты отсюда, жених. Экую дрянь за собой тащишь…
– Цыганка, что ли? – засмеялся Аслан. – Погадать хочешь?
Бабка смачно плюнула ему под ноги.
– Совсем сдурела! – возмутился Аслан и нырнул в подъезд. Бабка была явно не в себе, наверняка свою долю на лекарства нюхачам продала, вот и мается. В дольных посадах таких полно, особенно среди стариков.
Подъемник был где-то наверху, глазок его мигал, мол, ожидайте, но Аслан не стал ждать – побежал по лестнице, перемахивая через стесанные ступеньки.
Второй, третий, четвертый. Стены когда-то были белыми, но давно уже были обожжены подпалинами в углах, плотная вязь надписей начиналась от подъезда и кончалась, наверное, на самом верху. Угольно-черные днем и светящиеся мертвенно-зеленым в темноте, надписи вели летопись дома, рассказывали, кто с кем и когда, сообщали о непристойном поведении обитательниц дома и восхваляли мужественность обитателей.
Торжественные красно-золотые иероглифы «Благоденствие, единство, процветание» – следы ежегодного Дня Китая, общесоюзного праздника единения с братским народом, – были изгажены до неузнаваемости речевками «Россия – сила, Чина – могила!» и разными запрещенными значками.
Вообще-то за это давали как минимум шесть месяцев, но Аслан сомневался, что местный участковый вообще сюда заглядывал. На последней лестничной клетке перед ее квартирой он остановился, разгоряченный. Уголек внутри разгорелся в светлое пламя. Юноша вытянул из кармана маркер и прямо по центру иероглифа двумя взмахами набросал волчью голову. Знак Особого приказа, сильный знак.
Вело его сегодня, разрывало, хотелось орать и бить ногами в стены, и еще немного, и он сорвется с катушек.
Он ударил по кнопке звонка.
Жанна открыла не сразу, вышла смурная, растрепанная, но сердце у Аслана екнуло, едва он увидел ее оленьи глаза, ее длинные ресницы.
– Ой… – девушка попятилась от букета – ирисы, лилии, какие-то папоротники и прочие дары полуденной стороны, больше похожие на птиц, случайно присевших на ветки, чем на цветы. – Аслан, ты чего…
– Мама дома? – спросил Аслан, придвигаясь.
– Нет, – растерянно сказала Жанка, – она к тете поехала, за орехами. Вечером только приедет.
– Орехи, – недоуменно повторил юноша. – Глупости какие говоришь, орехи какие-то…
– Ничего не глупости, – слабо возразила Жанка, зарывая лицо в букет. – У них в прошлом году такой урожай орехов был, девать было некуда. А ты вообще зачем пришел…
Уголек заворочался, обжег грудь. Аслан почти втолкнул ее в квартиру, в полумрак прихожей, освещенный слабым светом из коридора на кухню, захлопнул дверь.
Жанка молчала, прижимала букет к груди, ирисы белели в сумраке. Он шагнул к ней, принялся целовать лицо, глаза, шею, пальцы скользили по светлому шелку. Она была прохладным белым светом, она была июньским морем, принимающим его пламя полностью, без остатка, она так долго ждала его и вот он пришел.
* * *
По стенам ползали тени: вот дракон летел, летел и никак не мог нагнать крылатого пса с горящими глазами, а следом девушка с распущенными волосами, и танцующий ангел, распахнувший крылья, и загадочный человек с тростью.
Аслан подталкивал его пальцем, светильник кружился, кружился, дракон летел и ангел танцевал.
Жанка умудрялась делать удивительные вещи из бумаги, фольги, всяких картонок, сердечек-самоклеек, объемных пуговиц и прочей лабуды.
– Не мучай мой фонарик, – попросила Жанка, натягивая одеяло.
Аслан улыбнулся, поцеловал кучерявую макушку.
– Он мне нравится.
– Аслан… – она погладила его по щеке, поднялась на локте. Посмотрела внимательно, протяжно.
– А ты чего вдруг пришел?
– Соскучился и пришел.
– Ты же насовсем ушел.
– А! – Аслан поморщился, присел. – Вот чего ты начинаешь, а? Пришел, потому что пришел, чего тут непонятного?
– Удивилась просто, – сказала Жанка. – Бац, такой, с букетом. Весь как на иголках. Случилось что?
– Да ничего не случилось, просто соскучился, – Аслан начинал раздражаться. И почему Жанке всегда надо начать выяснять отношения, когда все хорошо?
– Ты не говорил… о нас? Не говорил с отцом?
– С чего бы? – удивился Аслан. – Мы же с тобой все решили.
Она села, закрылась одеялом.
– Я просто подумала… вдруг ты говорил с ним. Ну, про нас, про маленького.
– Жанн, ты чего? – Аслан поднялся. – Ты опять начинаешь? Мы же все решили. Я через неделю деньги достану. Мне обещали подкинуть одного знакомого лекаря. С грамотой! Договорились же, я с этой ерундой разберусь. Ты вообще сейчас о чем, какой маленький?
– Он не ерунда, Асланчик, – сказала она. – Он ребенок. Мой и твой. У него ручки есть, ножки.
Аслан втянул воздух, встал с продавленного дивана. Принялся одеваться. Все вдруг опрокинулось, тишина, бывшая в нем, исчезла, уступила место темному вихрю, в сердцевине которого ворочался багровый уголек, не давал покоя, все больше, и больше растравлял сердце.
– Ты о чем думаешь, Жанка? Ты как думаешь, все это будет? – спросил он. – Будешь по квартире ходить, как воздушный шар, а я тебе буду апельсины носить? А потом из роддома прямо к родителям повезу, знакомиться? С ребенком на руках? Ты как себе все это представляешь?!
Жанка молчала. Лицо у нее сделалось бледным, некрасивым, каким-то опрокинутым.
Аслан ходил по комнате и не мог успокоиться, говорил, говорил, хотя надо было помолчать. Жанка бледнела все больше, но он не мог остановиться. Та сила, которая его вела с самого утра, не давала покоя. Уголек разгорался, искры летели, срывались с языка злыми словами.
Она уткнула лицо в колени, закуталась в одеяло.
«Плачет», – понял Аслан. Это его еще больше разозлило, залетела и ревет. Дура, какая же дура. Если она оставит этого… Аслан не называл его никак даже про себя, это не ребенок, это вообще ничто.
Аслан оделся, выскочил из хором. Слетел по лестнице, пинком распахнул дверь…
– С ума сошел?! – Катя Локотькова выронила пакет. Мандарины разлетелись по мостовой оранжевыми звездами. Аслана как током ударило, юноша впечатал каблук в мандарин, размазал по асфальту.
– И ты еще здесь! – с бешенством выпалил он, рванулся прочь из двора, подгоняемый лютым огнем внутри. Катя, остолбенев, проводила его взглядом, торопливо собрала мандарины и поспешила в подъезд.
Сенокосов расплескал кофе, швырнул пластиковый стаканчик в урну и не попал, промахнулся. Он схватился за светоплат.
Красная, красная зона!