Чья-то тень падает на её лицо, и оранжевое солнце перестаёт пробиваться сквозь сомкнутые веки.
— О, Лида, я бы вам имел посоветовать… Не надо так тут лежать. Здесь будет падать обломки от самолёт. — Свен Самборг, белобрысая орясина двухметрового роста со шрамом на щеке, считает себя крупным специалистом в военном деле. Любым предлогом пользуется, чтобы с близкого расстояния полюбоваться «на этот маленький грудь» или «этот загорелый нога»… Ну и шёл бы к Сирене!
Через мгновение непослушные ноги сами понесли бывшего наёмника туда, где компания Сирены с интересом наблюдала за тем, как над вершинами Скво-Куксо три истребителя лениво постреливают в неуклюжий тяжёлый самолёт, который даже не пытается увернуться от настигающих его реактивных снарядов. Когда эта железная туша шмякнется в воду, оттуда донесутся восторженные вопли и визги, а Рано Портек предложит всем немедленно выпить за победный конец. И никого даже не заинтересует, чьей победе пришёл конец. Главное — чтобы весело было…
Нет, это, конечно, зависть… Почему другие могут успешно мстить своим врагам, радоваться жизни, забывать о том, что приносит боль? Почему?! Уже девять месяцев прошло с тех пор, как она на острове и больше нет Ромена. Ни мести, ни радости, ни забвения… Может, и вправду начать хлестать арманьяк ящиками, отдаться алкашу Рано — он всё равно вряд ли ещё способен на что-нибудь этакое… Кстати, если человек пьян, он способен натворить такого, чего трезвому даже не придумать. Вот так — надраться до поросячьего визгу и развалить этот поганый Вечный Город, как завещал великий Карис, славный Ромен, рожа небритая…
Самолёт, пытающийся уйти от преследования, развалился в воздухе, и его обломки медленно выплывали из густого облака чёрного дыма. Всё-таки насколько легче смотреть на такие вещи издалека и знать, что ты тут совершенно ни при чём. Интересно, кто там был? Может быть, ромеи? Нет, не важно… Уже раскрылись купола нескольких парашютов, и их разносит в разные стороны — как будто цветочек распускается — три лепестка белых, два — рыжих. Всё — пора подставить утреннему солнцу спину и уткнуться носом в песок, выражая полное презрение ко всему, что происходит вокруг. Память о Ромене и страстное желание освобождения родины от имперского владычества — это всё, что может стоить её внимания. Кроме разве что стихов славного пиита Конде ле Бра, «Лозы Галлии», чёрного кофе и «Короля Хильперика»…
«Девочка моя, только не вздумай принимать всерьёз наши отношения. Не сегодня, так завтра меня сцапают преторианцы — и всё. Таких, как я, не судят, таких, как я, убивают при попытке к бегству. Пока ты не успела втянуться в наши дела, подумай, не лучше ли тебе вернуться к мамочке. Больше всего я боюсь, что когда-нибудь нам придётся с тобой висеть на одной перекладине. Я не хочу, чтобы было вообще что-нибудь такое, чего мне стоит бояться…» Ромен часто говорил что-то подобное, он повторял это всякий раз, когда возвращался после того, как пропадал на неделю-другую. И пока его не было, кто-то стрелял из гранатомёта в префекта претория, взрывались казармы в Равенни, рушилась триумфальная арка цезаря Конста в Роме, горел высотный отель в Кесарии… Собственная жизнь была ему не дороже жизней тех, кто его преследовал, или жизней, которые он отнимал у других во имя свободы своей родины. Той самой родины, которая уже успела забыть, что хочет быть свободной. Она забыла, а он помнил.
Скорее бы кончился этот день… Нет, лучше бы он вообще не начинался. Лучше бы ей и вправду не уходить тогда из дома — Ромену эти полгода, пока они были вместе, принесли только лишние заботы и сомнения. Кто знает, если бы он один отправился на этот проклятый остров, тогда уж точно его ничто бы не остановило…
Лида потянулась за сигаретами, но тут же вспомнила, что пачка, которую у неё склянчили братья Клите, была последней.
Всё. Спать, спать, спать… Солнце греет спину, слабый ветерок слегка щекочет пятки, и компания Сирены притихла. К завтрашнему утру она уже доберётся до Чаши, и можно будет пробежаться по магазинам, положить цветы на могилу Ромена и посетить-таки Ромейский Сенат, если, конечно, Тлаа, Хозяин Чаши, позволит ей за один раз сделать и то, и другое, и третье… Может быть, поселиться где-нибудь поближе к Чаше? Нет, тогда Мария достанет своими душеполезными беседами, а это страшнее, чем Сирена со всей её кодлой. Лучше уж ходить туда раз в неделю — всё равно время девать некуда. Можно, конечно, ещё раз попросить Тлаа доставить её туда, где сейчас Ромен. Но, скорее всего, получится то же, что и в прошлый раз — то ли она сама испугалась своего желания, то ли Хозяин не понял, чего она хочет, а может быть, просто решил, что девочка совсем обнаглела и сама не знает, чего ей надо.
Сон не шёл, «Король Хильперик» скончался, есть не хотелось… Значит, можно вновь взяться за поэзию Конде ле Бра — занятие, которое, в принципе, заменяет здесь любое другое…
«Идущие на смерть приветствуют тебя, великий цезарь Конст, палач моей вселенной. Проносятся века, ликуя и скорбя, но мир перед тобой не станет на колени…»
По спине едва ощутимым холодком пробежала стремительная тень, а потом послышался незнакомый шелест — как будто ветер заблудился в порванных парусах.
В первое мгновение ей показалось, что это Ромен пытается разорвать стягивающие его путы, но, присмотревшись, Лида разглядела, что этот парень, запутавшийся в стропах парашюта, похож на её возлюбленного лишь недельной щетиной на лице, цветом волос и шальным взглядом. Этот, который упал с неба, был выше ростом, шире в плечах и не отличался интеллигентской бледностью.
— Привет. — Она дождалась, когда освободившийся парашют отнесло в набегающие волны, но парень, казалось, ничего не слышал, — он смотрел на неё, стоя на четвереньках, по-собачьи склонив голову набок.
— Ты что — глухонемой? — Лида выдернула из песка пузатую бутылку «Лозы Галлии», предварительно пожелав, чтобы вино охладилось. — Отхлебни, может, разговорчивей станешь.
2 октября, 22 ч. 20 мин., о. Сето-Мегеро, усадьба Стругача.
— Ты один? — обратился Харитон Стругач к шороху в кустах, которые тут же раздвинулись, и у порога его роскошного по местным меркам жилища возник громоздкий тёмный человеческий силуэт.
— Да, я есть один, — отозвался Свен Самборг, на всякий случай оглянувшись. — А кто ты ещё хотель?
— Не «кто», а «кого», — поправил его Харитон, освобождая дверной проём. — Проходи.
Свен оглянулся ещё раз и поднялся на крыльцо, но в дом проходить не стал.
— Давай мне это, и я буду ушёл. — Он явно не был настроен на долгие разговоры.
— Что — это?
— Ты сам знать.
Сам, значит, знать… Конечно, знать! Свену ничего особенного не требовалось — только мировой славы, всеобщего признания и повсеместного почёта. Чтобы первый встречный на вопрос «Кто такой Свен Самборг?» отвечал без запинки: герой, совершивший такой-то подвиг, или — писатель, написавший «Пьяную Марусю с пулемётом», обалденную книгу, от которой все тащатся и торчат. За этим он и припёрся сюда, на этот остров. Когда Харитону удалось перетащить сюда свой дом, Свен вбил себе в башку, что гере Стругач — особа, приближённая к Хозяину, и вполне может походатайствовать перед божественным Тлаа насчёт того, чтобы прославить в веках имя славного солдата удачи и скромного литератора. Требовалось ни много ни мало — внушить широким народным массам почтение к этому ничтожеству, которое последние полгода упорно набивается ему в друзья.