— А ну бросай пугачи, рвань! — истошно закричал зелёный чёртик, так что ветром, вырвавшимся из его пасти, согнуло калиновый куст. — На колени перед Несравненным! Упали! Отжались!
В ответ грянули шестнадцать автоматных стволов, девицы с визгом бросились врассыпную, но пули, натыкаясь на невидимое препятствие, останавливались в аршине от цели и падали в кипящую грязь. Когда смолк грохот выстрелов, юноша в чёрной мантии неторопливо сошёл с колесницы и, не касаясь земли, неторопливо двинулся к унтеру Мельнику, который холодно смотрел на него, вставив палец в кольцо противотанковой гранаты.
— Герои… — сказал Несравненный доброжелательно и спокойно, оказавшись в двух шагах от солдат, сбившихся в кучу. — Цвет нации, гордость империи, пример юношеству, надежда и опора.
— Заткнись, тварь! — крикнул рядовой Конь, у которого тоже была наготове граната. — Не таких видали.
— Возможно, возможно… — как ни в чём не бывало отозвался Несравненный. — Не таких, возможно, вы имели счастье встречать. Но, поверьте, излишняя самоуверенность только повредит вам и вашей карьере. А я, кстати, против вас ничего не имею. Вы мне даже нравитесь. Всякий, кто противится неизбежности, достоин уважения. Я и сам такой.
Мельник, храня на лице маску полного равнодушия, дёрнул кольцо, но граната в его руке издала лишь слабый хлопок и рассыпалась на ржавые ошмётки.
— Короче! — взвизгнул зелёный чёртик, благоразумно не отходя от ноги своего повелителя. — Вы все удостоены великой чести. Вот, — он вытащил из собственной задницы свиток пергамента, — сертификаты бесов четвёртой категории — бесплатно, от щедрот то есть. Самаэль Несравненный, Равный среди Равных, выразил желание сформировать из вас отдельную центурию второго легиона имени Несравненного взамен той, которую вы вчера перебили. Все награды, благодарности, льготы и привилегии с прежнего места службы за вами сохраняются. Работа — не бей лежачего, а кто сдрейфит, того будем тупо жарить. Поняли, да?
— А если я не желаю? — деловито спросил Мельник, глядя на свои обожжённые ладони.
— Мне можно служить и нехотя, — отозвался Несравненный, не открывая рта. — Мне ни к чему излишнее усердие.
Несравненный исчез вместе с повозкой, а зелёный чёртик, повернувшись спиной к свежезавербованным легионерам, обратился к девицам, которые расположились на перекур возле кучи битого кирпича:
— А вы чего расселись?! Не видите — вас ждут герои, утомлённые непосильным ратным трудом.
Девицы, лениво переругиваясь, ломаным строем двинулись куда было сказано. Шестнадцать единиц живой силы стояли в нерешительности, а некоторые даже начали расстёгивать верхние пуговицы гимнастёрок.
— Врёшь, не возьмёшь! — Рядовой Громыхало поднялся в полный рост и, уперев автомат в живот, надавил на спусковой крючок. Рой пуль впился в плотную стену тел, уродуя, разнося в клочья соблазнительную плоть. — Не хрен тут торчать! Я тут зависать не собираюсь.
В тот же миг рядовой Конь, опомнившись, выдернул кольцо из своей гранаты, и та исправно взорвалась, давая возможность деморализованному подразделению передохнуть в другое время и в другом месте. У зелёного чёртика, который остался в одиночестве на месте побоища, в лапах вспыхнула синим пламенем пачка сертификатов, и он тут же провалился сквозь землю, больше всего на свете боясь попасть на глаза Несравненному.
3 октября, 5 ч. 17 мин., о. Сето-Мегеро.
Они шли всю ночь, и когда лунный свет падал на мелькающую впереди перечёркнутую тёмной лямкой от купальника спину Лиды, Онисиму казалось, что впереди в кромешной темноте перед ним летит ангел. Ангел, указывающий путь в Пекло… Если бы не тяжёлое, с присвистом, дыхание Рано Портека за спиной, можно было подумать, что вселенная исчезла совсем, и они находятся одни посреди безбрежного, тёплого, вечного небытия. Но теперь, когда впереди нарисовалась какая-то пусть даже совершенно безумная, но всё-таки цель, внутри уже почти не осталось той пустоты, которая ещё недавно казалась ему единственным спасением.
Девочка, похоже, знала эту дорогу на ощупь, и идти за ней следом было легко — не нужно было всматриваться в тропу под ногами и прислушиваться к ночным шорохам, только временами тело охватывала внезапная слабость, а перед глазами вставало знакомое пространство, заполненное до горизонта уродливыми дымящимися руинами.
— Что, опять? — Лида, оглянувшись, заметила, что Онисим ухватился за лиану, стараясь удержать равновесие. — Я тебя на себе таскать не собираюсь.
— Всё уже… — Он тряхнул головой, и видение, на мгновение вставшее у него перед глазами, окончательно рассеялось. — Идём.
— А может, передохнём малость, — предложил Рано, нащупывая в нагрудном кармане плоскую фляжку. — Мне лично торопиться некуда.
— А тебя вообще никто не звал. Сам увязался, — парировала Лида, повернулась спиной к своим спутникам и снова двинулась вверх по тропе, так что бедняге Портеку пришлось делать глоток на ходу.
— Ну, Лидуня… Старушка ещё дрыхнет, а идти нам всего ничего осталось, — возразил Рано, изо всех сил стараясь не отстать. — Им, пенсионерам, делать нефиг, вот они и дрыхнут до полудня, пока не надоест. Я бы тоже возле Чаши…
— Заткнись, — бросила Лида, не оглядываясь, и Рано послушно замолчал, понимая, что его в любой момент могут просто спустить с горы — всухомятку на пляже загорать.
Когда небо начало светлеть, растительность по обочинам тропы поредела, и теперь лишь редкие скособоченные деревца едва достигали человеческого роста.
— Ну всё. — Лида остановилась у развилки. — Вы тут посидите, а я к старушенции зайду.
— А пару пузырьков, — тут же намекнул Рано. — А то ведь не дойду.
— А тебя никто и не просит, — отозвалась Лида и решительно зашагала по тропе, свернувшей налево. Как только она скрылась за стеной зарослей, оттуда, куда она направилась, послышался крик петуха.
— Чует, гадина, — тут же прокомментировал Рано поведение домашней птицы. — Я ему как-нибудь шею-то сверну.
— Зачем? — спросил Онисим, просто для того, чтобы поддержать разговор.
— Если бы не эта долбаная сигнализация, можно было бы без проблем по-тихому к Чаше ходить туда-сюда. — Рано влил в себя остатки арманьяка и, с сожалением заглянув в горлышко фляги, швырнул опустевшую ёмкость в кусты. — Совсем Мария плоха стала — жалко. Кто другой на её место втиснется — уже не развернёшься. Знаешь, что здесь будет, если Мария наша загнётся? — Он прильнул к уху собеседника и еле слышно прошептал: — Кранты всему настанут. Рано знает, Рано чует такие дела за версту.
Онисим сообразил, что расспросами может только воспрепятствовать дальнейшим откровениям, поэтому он только слушал и кивал, кивал и слушал.
— Вот Лида ещё не знает, тебе первому скажу — мало ли чего она там хочет… Мария-то не прочь Лидуне хозяйство передать, да только не успеет она освоиться, как свернут ей нежную шейку. Они только пока тихие, а только я знаю, что у них на уме. Они думают — Рано за бутылку дерьмо есть будет, и правильно думают. Я бы сказал ей, да только боюсь, что и меня за компанию, чтоб не болтал лишнего… У них всюду глаза и уши. Иной раз к цветочкам приглядишься, а они и не цветочки вовсе — на стебельках глаза и уши растут, и всё их… Ты вот — другое дело, вон бугай какой, тебе тоже, наверно, горло человеку перерезать легче, чем икнуть. Если вы с Лидуней скорешитесь, вам никакое дерьмо ни фига не сделает, слабо им потому что. Если всё путём будет, ты Рано не забывай — чтоб всегда было чего тяпнуть. Мне здоровье регулярно поправлять надо, а то загнусь.