– Дядя Степан не предатель! Это он меня послал к вам, Грицько! Он не предатель! – горячо зашептал Васёк товарищу.
Грицько смотрел на Васька сонными, ничего не понимающими глазами.
– Одевайся, сынку, одевайся! – торопила его мать.
Степан Ильич дожидался Васька в сенях. Видимо, он и не уходил оттуда. Он сам уложил мальчика, укрыл его рядном, снова повторив свои слова:
– Дорогой ты хлопчик… цены тебе нет…
Васёк долго держал его руку, прижимая её к горячей щеке.
На рассвете эсэсовцы стучали прикладами в пустую камору конюха, разбивали двери. Старая бабка пряталась у соседей; конюх с женой и сыном ушли в лес.
Утром ребята не отходили от Степана Ильича. За столом Одинцов старался сесть с ним рядом. Саша подолгу стоял возле дяди Степана, притулившись к нему боком.
Васёк торжествовал:
– Я ему всегда верил! И Матвеич верил… Дядя Степан нарочно старостой стал, чтобы людей спасать… Только об этом никому нельзя говорить, ни одному человеку!
Одинцов и Саша поклялись молчать.
Мазин и Русаков были заняты другим. С утра Генка передал им, что дед Михайло строго-настрого запретил шататься около школы и ждать у колодца Севу. Это запрещение вызвало особый интерес мальчиков, и они только и делали, что шатались около школы, наблюдая за гитлеровцами. После обеда они принесли Ваську сведения, что из штаба выехал куда-то целый отряд эсэсовцев на мотоциклах. Ребята встревожились, зашептались.
Степан Ильич нахмурился, постучал по столу:
– Чтобы ни один из хаты не вышел! Мало ли куда эсэсовцы поехали! Вас не касается!
Ребята притихли. Степан Ильич большими шагами ходил по хате, хрустел сложенными пальцами, часто поглядывая в окно. Васёк смотрел на его сосредоточенное лицо и старался угадать, чем он взволнован.
«Хорошо бы повидать Севу или Генку, – думал Васёк. – Может, они выйдут к колодцу хоть на минутку…»
Он шепнул Мазину, чтобы тот тихонько вышел во двор, и сам стал пробираться к двери. Но Степан Ильич заметил и вернул обоих.
– Куда? На место! И вы тут оставайтесь, нечего по селу бегать зря! – сказал он Петьке и Мазину.
Солнце садилось. Откуда-то издали вдруг донеслись выстрелы, глухо застучал пулемёт. Степан Ильич поднял брови, насторожился. Баба Ивга вопросительно посмотрела на него:
– На Жуковке, что ли? Или в другой стороне?
Степан Ильич вышел на крыльцо. Ребята тесной кучкой двинулись за ним. Выстрелы были частые, глухие, далёкие.
– За лесом где-то, – определил Степан Ильич.
Из гороха вдруг вынырнула голова Генки; он перепрыгнул через плетень. За ним, задыхаясь от быстрой ходьбы, перелез Сева.
Лицо Степана Ильича побагровело от волнения.
– Пойдём в хату, – тихо сказал он, пропуская вперёд Севу и Генку.
В хате Сева торопливо вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги и сунул его Степану Ильичу. Пальцы у Севы были в чернилах, руки дрожали.
– Вот… всё… дед Михайло велел скорей нести!.. – сказал он, с трудом переводя дух.
Генка, возбуждённо блестя глазами, начал сбивчиво рассказывать:
– Как фашисты со двора… так дед и взял. Севка переписывал, а я сторожил… А старик тот ушёл…
Степан Ильич, не слушая Генку, развернул бумагу, пробежал её глазами, спрятал за сапог, взял шапку:
– Я пошёл… Мамо! Ребят никуда не пускайте. Чуть что – на пасеку их. Всех до одного. До Матвеича!
Он схватил за плечо Генку:
– Подложил дед документ обратно?
Генка испуганно замотал головой:
– Не… ещё… Прихитряется сейчас…
Баба Ивга перекрестилась:
– Силы небесные! Господи, помоги!
У Степана Ильича дрогнули брови. Он махнул рукой и пошёл к двери. У порога остановился, подозвал мать, кивнул на ребят:
– Пусть на пасеку идут.
– Иди, иди! Не бойся, сынок! Сам поспешай!
Степан Ильич зашагал по двору и скрылся в сумерках. В хате было темно. Генка в уголке шёпотом рассказывал ребятам, как Сева спешил переписывать какой-то документ, пока он, Генка, сидел на пороге мазанки и сторожил его.
– А что ж это за документ, Севка? Ты понял что-нибудь? – жадно спрашивали ребята.
– Нет… ничего не понял… От страха, наверно, у меня руки тряслись… Я больше копировал слова… Это какой-то военный план, – улучив минуту, шепнул он на ухо Трубачёву.
– Я думаю, это что-нибудь очень нужное. Видал, как дядя Степан схватил эту бумагу и сразу ушёл с ней куда-то? – говорил Петька, прикрывая ладонью рот и поглядывая на бабу Ивгу.
Мазин сузил глаза, улыбнулся:
– А я-то думаю, чего дед Михайло Севку прячет, к школе не велит подходить!.. Эй! – вдруг дёрнул он Васька и даже вскочил с места. – А старик-то этот, что замки чинил, знаешь кто?
– Ну?
– Да тот, с дудками, что в лесу со мной сидел!
Васёк покачал головой:
– Странно всё как-то…
Баба Ивга зажгла лампочку, поставила на стол.
– Собирайтесь, ребята! Матвеича повидаете, на пасеке и заночуете, а там видно будет. Курточки возьмите – свежо сейчас. Да живо, голубята мои!
Ребята обрадовались. Они давно не видели Матвеича и Николая Григорьевича. Ваську не терпелось рассказать на пасеке про девочек, про документ, который собственноручно переписал Сева и доставил Степану Ильичу, про ночное сражение на дороге – событий было много!
– Пошли! Пошли! – торопил он ребят.
– А дед как же? – встревожился вдруг Генка.
– Ну, чего дед! Он уж, наверно, подложил! – уверяли его ребята. – Пойдём!
Но Генка упрямо покачал головой:
– Я к деду пойду!
Баба Ивга вздохнула:
– Деду ты сейчас не помощник. Он один скорей управится. Иди с ребятами, сынок!
Генка нерешительно открыл дверь и остановился на пороге. По двору с непокрытой головой бежала Макитрючка. Не видя ничего перед собой, она оттолкнула от порога Генку, бросилась в хату, упала на скамью.
– Схватили… схватили… Забьют… Ой, лишенько! Забьют старика до смерти… – застонала она, хватаясь за голову.
Генка с криком бросился к двери и попятился назад…
У порога стоял Петро.
– Ты что по селу бегаешь, народ поднимаешь? – закричал он на Макитрючку, тяжело переступая через порог. – В петлю хочешь?
Ребята с ужасом смотрели на его тяжёлую, приземистую фигуру в чёрной форме полицая, на скуластое красное лицо и острый кадык, выступающий из тугого воротника.