– Куда мы теперь?.. – тоскливо прошептал Петька.
Ему никто не ответил. Кругом были враги и тяжёлая чернота ночи.
Мазин мрачно и безнадёжно смотрел на воду. Потом повернулся, подошёл к Трубачёву и тихонько тронул его за плечо:
– На мельницу надо… Один раз Игнат не пустил меня туда… Может, там свои…
Васёк взял на руки Бобика, спустился к реке и, не оглядываясь, пошёл по берегу. Ребята гуськом потянулись за ним.
– Подожди, подожди, Валечка! Не заплетай волосы, дай ещё поглядеть!
– Ой, какое всё золотое! И цветы и травы! Как будто тоненькой золотой паутинкой перепутаны!
Валя, смеясь, закрывает подружек с головой своими распущенными волосами. Девочки, крепко прижавшись друг к дружке, смотрят сквозь тонкие, пронизанные солнцем пряди Валиных волос на лесную поляну.
Пышно доцветает украинское лето; закраснели на деревьях листья, тяжело свесились с кустов спелые гроздья калины, заплелась хмелем синяя ежевика, осыпалась дикая малина. А на лесной поляне, покрытой белыми крупными ромашками, полевой гвоздикой и колокольчиками, ещё хлопотливо трещат в траве кузнечики, кружатся бабочки.
– Как хорошо жили бы люди, если б не было на земле фашистов! – задумчиво говорит Лида Зорина.
Нюра Синицына вскакивает. Она в широкой Миронихиной кофте, подвязанной ремешком.
– Ой, девочки, смотрите – все коровы разбрелись! Вставайте скорей!
Девочки, подпрыгивая, разбегаются в разные стороны.
– Красавка! Красавка! – заплетая на ходу косы, зовёт Валя.
– Недолька! Бурёнка! – звучат неподалёку голоса её подруг.
Каждый день Лида, Валя и Нюра гонят на поляну десяток коров. В Макаровке только у некоторых хозяек остались старые, тощие коровы.
По тайному соглашению с Миронихой, каждое утро хозяйки, увидев девочек, выгоняют за ворота своих коров. Девочки гонят маленькое стадо на лесную поляну. В полдень из лесу тайком приходит женщина. Она доит коров и уносит молоко в лес. Иногда она забирает также хлеб, крупу и сало – всё, что удаётся потихоньку от фашистов собрать в селе для макаровских партизан. Но чаще всего продукты относит в лес сама Мирониха.
Девочки встают очень рано. Натянув на себя старые Миронихины кофты и вооружившись длинными хворостинами, они гонят по улице коров, торопливо пробегая мимо гитлеровских солдат. Влажная серая пыль холодит босые ноги, из-под длинных рукавов выглядывают красные пальцы; свежее утро охватывает ознобом плечи. За селом, где начинается лес, девочки вздыхают свободней. В глубине леса, на зелёной поляне, они усаживаются втроём на старый пень и, поджав под себя босые ноги, с грустью смотрят на покрасневшие листья, на желтеющий лес.
– Скоро сентябрь, – тихо говорит Валя Степанова.
– А я всё думаю: кто-то в нашу школу пойдёт, на наши парты сядет… – вздыхает Синицына.
Лида Зорина печально смотрит на подруг:
– Другие девочки пойдут… Опять будут у них звенья… и звеньевые…
– А мы как же? – тревожно спрашивает Нюра.
– Мы тоже будем учиться… хоть тайком, а будем… Может быть, в Ярыжках, у Марины Ивановны…
– В Ярыжках? Да ведь это очень далеко!
– Наши ребята попросят дядю Степана взять нас к себе. Там мы будем жить и вместе учиться! – уверенно говорит Валя. – Васёк Трубачёв придёт! Он нас не бросит!
Лица у девочек светлеют.
– А помните, как раньше первого сентября бежали мы в школу! Я, бывало, чуть свет встану в этот день!
– А я помню, как дадут нам в детском доме новые учебники, так я оторваться от них не могу. Все странички перелистаю, все книжки в новую бумагу оберну, надпишу, – счастливо улыбается Валя.
– А потом, а потом! – вскакивает Лида. – Когда ещё только подходишь к школе, все кричат: «Здравствуй, Лида! Зорина, здравствуй!» А в классе уже учитель…
– Нет, сначала мы приходим, а потом учитель, и мы прямо сразу, все хором: «Здравствуйте!» – Нюра протягивает вперёд руки, как будто держится за парту.
– Здравствуйте, Сергей Николаевич! – повторяют хором девочки и вдруг смолкают… Снова усаживаются на пень и долго сидят, тесно прижавшись друг к дружке.
– Разве без школы можно жить? – грустно спрашивает Лида.
Нюра покусывает стебелёк и щурится от солнца. Глаза у неё светлые и зелёные, как трава; щёки обветрились, кожа на руках погрубела, но выражение лица стало мягче, спокойнее. Многое изменилось в Нюре за эти трудные дни. В ней появилась нежная заботливость по отношению к подругам. Ей всегда кажется, что она крепче и сильнее их.
– Валя, надень мои тапочки! У тебя ноги посинели… Давай, Лида, я тебе платок повяжу, – беспокоится она утром, когда они гонят коров.
– Ладно тебе, Синичка! – обнимают её подруги. – Что мы, какие-нибудь особенные, что ли?
Девочки крепко сдружились и полюбили друг друга.
– Мы как сёстры, – часто говорит Валя – У нас даже все мысли одинаковые.
Сидя втроём на поляне, они без конца говорят о школе, о родителях, вспоминают всякие мелочи из своей прежней жизни и рассказывают их друг другу как что-то очень важное.
– Один раз моя мама пироги с калиной испекла, – говорит Лида, срывая ветку калины. – И вот к нам гости пришли. И так весело было! И все спрашивали: «Что это за пироги, что это за пироги?» А моя мама… – Голос у Лиды начинает вздрагивать, с чёрных ресниц спрыгивают капельки слёз. – А моя мама говорит: «Это… с калиной… пироги…»
У Нюры быстро краснеет нос, дрожит подбородок.
Валя, улыбаясь, качает головой:
– А вот у нас в детском доме осенью… Ну вообще… в это время много именинников. И тогда тоже пироги пекут и всем подарки делают. А наша тётя Аня всегда знает, что кому хочется. И как это она всегда знает?
– Вот правда, как она знает? – удивляются подруги.
– А мой папа, наверно, на войну ушёл, а мама одна осталась, – говорит вдруг Нюра.
– Конечно, все папы сейчас на войне! Разве кто-нибудь будет сидеть дома!.. Может, даже моя мама пошла! – с гордостью говорит Лида.
Нюра придвигается ближе к подругам и шепчет, зажимая ладонью рот:
– А фашистам вчера опять жару дали! Целый эшелон взорвался на Жуковке. Помните, ночью грохот был? Это партизаны взорвали! Мне Маруська сказала.
– Да что ты!
Девочки молча переглядываются.
– Фашисты всех вешают да убивают, а их никто не боится, – презрительно говорит Валя.
– Наши ребята их тоже нисколечко не боятся! Мне Коля Одинцов говорил, что они с Трубачёвым даже ни капельки не струсили, когда на дороге бой начался, – зашептала опять Нюра. – Наши ребята могли бы их сами побить, если бы у них ружья были!