Он сидел на подоконнике в одной рубашке, с всклокоченной головой.
– А чего же тебя черти чуть свет по двору носят? Я думал, ты после порки бегаешь, – зевая, сказал он.
– Нет, я с ведром… Как бы не увидели нас вместе, – забеспокоился Петя. – Я пойду, Мазин.
– Ну, иди! А я посплю ещё, – задёргивая занавеску, сказал Мазин.
Петя побежал по улице.
«Где ещё колонка есть, – припоминал он, – или водопровод?»
Колонки поблизости не было.
«В школе! – вдруг вспомнил Петя. Школа была недалеко от их дома. – Легче всего там! Ещё рано, ребят нет, а Грозному скажу – отец послал».
Крыльцо было чисто вымыто дождём. На перилах висели половики из раздевалки. Где-то в классах грохотали передвигаемые парты. Слышно было, как Грозный выговаривал уборщице, что она плохо моет пол под партами.
Петя пробрался в умывалку, открыл кран и подставил ведро. Вода текла медленно.
«Сбегаю пока, посмотрю, повесили уже газету или нет», – решил Петя.
В коридоре у классной двери висела новая газета.
«Повесили!»
Петя на цыпочках подошёл к ней. Статья Коли Одинцова под жирным заголовком «Жизнь нашего класса» действительно пестрела фамилией Трубачёва.
«Вот свиньи! Ну свиньи! – возмутился Петя. – Написали бы: „один мальчик“, а то полную фамилию напечатали».
Он вдруг хлопнул себя по лбу, вытащил из кармана химический карандаш, плюнул на ладонь и не раздумывая жирно замазал фамилию Трубачёва, потом оглянулся и бросился бежать.
«Вот Мазин обрадуется! Скажет: молодец ты, Петька! – ликовал он, расплёскивая себе на ноги воду и сгибаясь под тяжестью ведра. – И как это мне повезло так! Даже Грозный меня не видел».
По дороге он встретил Екатерину Алексеевну.
– Куда ты бегал? Уже в нашей колонке вода пошла. Иди скорей, поешь и в школу собирайся. Я сейчас приду.
«Пока она придёт, я ей полным-полно воды натаскаю. На три дня!»
Петя перелил воду в бак, схватил второе ведро и побежал к колонке.
* * *
Мазин взял книги, вышел во двор и тихонько свистнул. Никто не откликнулся.
«Ушёл без меня, видно! Не опоздать бы мне», – забеспокоился Мазин.
К забору подошла молодая женщина в меховой шубке и тёплом платке.
Мазин сорвал с головы шапку и широко раскрыл перед ней калитку. Он узнал Петину мачеху.
В коридоре около газеты толпились ребята. Через их головы испуганно выглядывали девочки.
– Кто же это? Кто же это? – слышались взволнованные голоса.
– Жирно замазал!
– Одну только фамилию!
– Специально!
– Ох, и попадёт за это!
– Одинцов, видел? Пропала твоя статья!
– Не нужно было писать её!
– Эх, ты, испугался! «Не нужно писать»!
Одинцов молча кусал губы. Лида Зорина чёрными тревожными глазами обводила все лица:
– Неужели это кто-нибудь из нашего класса?
Синицына, расталкивая всех, вынырнула из кучи ребят:
– Ой, девочки! Когда же это он сделал?
– Кто «он»? – сердито прикрикнул на неё Одинцов. – Ты знаешь? Держи язык за зубами!
– Фу! Чтой-то мне держать язык за зубами! Это ты бы не расписывался в своей заметке. А то Трубачёв! Трубачёв! Трубачёв! – съязвила она. – Сам на своего товарища написал!
– Не твоё дело! Уходи отсюда!
– И пойду… Скоро звонок. Моё дело маленькое. Кто замазал, тот и отвечать будет. Не хотела бы я быть на его месте!
– А я не хотела бы быть на твоём месте, Синицына, – тихо сказала Валя Степанова, складывая под подбородком ладони и крепко зажмуривая веки. – Ни за что, ни за что не хотела бы я быть на твоём месте!
– Скажите, какая артистка нашлась! «Ни за что! Ни за что»! Почему это? – передразнила её Синицына.
– Потому что ты говоришь, как чужая, – твёрдо сказала Валя Степанова.
– «Чужая»… – протянула Синицына, глядя на неё злыми глазами. – А ты своя?
– Она своя! Она наша! – крикнула Надя Глушкова. – И потому ей всех жалко. А тебе никого не жалко.
– А кого мне жалеть? Вот ещё! Не надо было фамилию замазывать! Я за других не отвечаю. И нечего ко мне придираться.
– Да кто к тебе придирается? Отстань, пожалуйста! – с досадой отмахнулась Валя Степанова.
– Ладно, ладно! Я всё понимаю… И насчёт стихов тогда придрались. Завидуете мне – вот и всё!
– Завидуем? – Девочки удивлённо переглянулись.
– Да, завидуете! А больше я ничего не скажу! И кто замазал – не скажу! – крикнула Нюра.
– Синицына, на кого ты думаешь, говори прямо! – подбежала к ней Зорина.
– На кого думаю? Это моё дело! – сказала Синицына, уходя в класс.
– Бормочет какие-то глупости, – пожала плечами Валя.
– Я знаю, про кого она говорит, – хмуро сказал Медведев, поглядев вслед Синицыной. – Ладно, Митя скорей нас разберётся! А я прямо скажу: довели человека до зла. Одинцов не имел права…
– Нет, имел!
– Если дружишь, так не подводи товарища, вот что!
– Одинцов звеньевой… да ещё редактор!
– А Трубачёв – председатель совета отряда!
– Ну и пропал он теперь!
Девочки собрались в кучку и шёпотом разговаривали между собой.
– Лучше прямо сказать, чем за глаза, – слышался взволнованный голос Лиды Зориной.
– Конечно, это обидно… Надо прямо спросить, – соглашалась с ней Степанова.
– Нет, нет! Не надо! Лучше подождать. Он и сам сознаётся, если это он! – горячо возражали им девочки.
В коридоре показался Мазин.
Он замедлил шаг, нагнул шею, крепкой головой раздвинул ребят и уставился на газету. Потом поднял руку, почесал затылок, глубоко вобрал воздух, шумно выпустил его и, глядя себе под ноги, сказал:
– Эх, жизнь!
И тут только заметил Петю Русакова.
Петя стоял в сторонке и растерянно улыбался товарищу. Но Мазину было не до него.
– Трубачёв пришёл? – шёпотом спросил он.
– Нет ещё.
Мазин сел за свою парту: «Если сейчас сказать про мел? Не поможет Пропадёт заряд… Как же это он? Сгоряча, верно… Эх, ты!.. Что же теперь делать-то? Я же ему сказал: выручу, а он давай фамилию чёркать. А теперь вовсе каюк будет…»
Мазин встал и, засунув руки в карманы, направился к Одинцову.