Последние капли скатились с зонта, мокрые листья, сорванные с деревьев дождем, падали в лужи и тонули. Сквозь мутную клеенку зонта, усыпанную прозрачными кляксами, они видели угрюмое небо. Раскаты грома удалялись, точно табун железных лошадей промчался над аллеей и утих, прочертив искрами молний из-под стальных копыт Млечный Путь.
Пришло время расставаться.
Девушка встряхнула и закрыла зонт.
Денис поймал на себе ее нерешительный взгляд.
«Что же сказать? Что? – лихорадочно соображал он, глядя на ее отражение в луже. – Сказать только: „Пока“? А потом... жалеть и ждать, ждать, когда снова выпадет шанс просто сказать: „Привет“, встретиться взглядами, случайно соприкоснуться...»
Оля оперлась на зонт и осторожно произнесла:
– Это ничего не значит.
Он хотел согласиться, но в самый последний момент передумал и выпалил:
– Почему?!
Она вздрогнула.
– Ты о чем?
– А ты?
Ее взгляд устремился на зонт, точно указывая, о чем идет речь.
– Да, – кивнул он. И безрадостно подтвердил: – Это ничего не меняет.
Лгать было не впервой, только сегодняшняя ложь почему-то не могла ужиться в нем, конфликтовала с сердцем. Оно дрожало, как осиновый лист на ветру, и жаждало воспарить туда, где слова обретут смысл, а строки – рифму.
– Вот и радуга, – с улыбкой сказала Оля и повторила пальчиком очертания радужной арки над деревьями.
А ему при виде ее улыбки на ум пришли строки:
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.
Еще одно мгновенье,
И я скажу тебе:
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе. [8]
«Хорошенькая, – тоскливо осознал он, провожая ее взглядом. – И какая же милая...» Пронеслась шальная мысль – броситься за ней прямо по лужам, догнать и заключить в объятия.
«А дальше?» – спросил он себя и с грустью остался на месте.
Не посмел за ней побежать.
Девушка прошла под радугой и вскоре скрылась из виду. Он остался один под багряным кленом – слушать редкое бульканье капель, что падали с листьев, и вдыхать свежий аромат яблок.
Подруги не позвонили ни на следующий день после ссоры, ни через день, ни через два. В школе все это время держались подальше, а на третий день примкнули к рыжей Соломкиной и ее новой «шайке». Лера решила для себя: «Плевать». И даже когда самый преданный из ее поклонников – прыщавый Дима – тоже сбежал, как крыса с тонущего корабля, решения своего не изменила.
Одиночества она уже давно не боялась, к тому же вовсе остаться без друзей и подруг ей не грозило. На школе и одноклассниках жизнь не заканчивалась, а, к счастью, только начиналась.
– Ты меня не слушаешь, – со вздохом сказал Филипп.
Лера попыталась встать с его колен, но он обнял ее крепче.
– Ну, что с тобой? Хочешь, закажу еще что-нибудь попить?
Девушка скучающе взглянула на него, а потом на столик с полупустыми бокалами.
– Все, что ты обычно мне заказываешь, я просто терпеть не могу!
Юноша изумленно моргнул.
– Могла бы сказать раньше.
Она пересела на диванчик напротив и посмотрела на часы.
Молодой человек снова вздохнул.
– Ты спешишь?
– У меня встреча в пять, – пояснила Лера.
– С кем?
Ее раздражал его скорбный взгляд, просящие интонации в голосе. Весь он с ног до головы, такой красивый и лощеный, нервировал, как никто другой.
– Тебе так важно знать?
– Важно, но если ты не хочешь говорить...
– Я не хочу.
Ее мобильник завибрировал по столу, на экране высветилась фотография черного мотоцикла.
Она ответила, недолго послушала, потом негромко сказала:
– Давай пораньше, Глеб, в полпятого.
Лера бросила сотовый в сумочку и посмотрела на хмурого Филиппа.
– Глеб? – переспросил он.
– А что, есть какая-то проблема? – делано удивилась девушка.
Юноша промолчал.
Тогда она поднялась, послала ему воздушный поцелуй и, бросив: «Я позвоню, жди», направилась к выходу из кафе.
На улице светило солнце, но холодный ветер не давал теплым лучам согреть землю, сдувая их отовсюду, как пыль с тротуаров, желтые листья с подоконников старинных малоэтажек, где расселись упитанные голуби. Он подхватывал волосы женщин, трепал легкие шарфики, полы плащей, гонял по асфальту окурки, стремился проникнуть в каждую трещинку, точно поставил перед собой цель – не позволить городу согреться ни на миг.
Лера прошла по переулку до арки и свернула во дворик. С Глебом она договорилась встретиться возле метро. Они уже виделись четыре раза – катались на мотоцикле, ездили за город на ее машине, пару раз сходили в кино, один раз болтали по телефону, но пока целомудренно держали дистанцию. Он нравился ей почти всем, кроме бесконечных дифирамбов некоему Арту и помешанности на машинах. Парень не мог пройти мимо красивой тачки, чтобы не назвать ее марку и не обмолвиться о движке. На первый взгляд эти два недостатка казались мелочью, но всякий раз, когда Глеб обрывал ее на полуслове, чтобы воскликнуть: «О! „Субару“, „Беха“, „триста девяносто лошадей“, „Хондочка, задница, что надо“, „Вот это красотка поехала“, она чувствовала себя уязвленной. И если учесть, сколько по городу разъезжало машин, проблема принимала уже совсем иные масштабы. А вчера, когда он в очередной раз завел разговор о своем лучшем друге, ей неожиданно захотелось познакомиться с человеком, о котором кто-то может говорить с таким удовольствием. Она сразу же сказала об этом Глебу. Парень неопределенно пообещал: „Как-нибудь“, и с того момента о друге не вспоминал.
Девушка пересекла заставленный иномарками двор и тут только заметила, что за ней тащится Филипп.
«Дурак!» – раздраженно подумала она.
Его звонки давно перестали ее радовать. С каждым днем парень становился настырнее, его эсэмэски из нежно-застенчивых превратились в откровенно пошлые. Юноша быстро устал играть роль романтика и когда сообразил, что любовь у них не клеится, обратился к шантажу. Он пытался добиться внимания угрозами разрыва отношений, давил на ревность, потом на жалость. Чего только несчастный не перепробовал, но все оказалось впустую. Звонит он или не звонит, обижается или просит прощения – Лере было все равно. Еще с того самого дня, когда она напрасно прождала его в кафе. Но сказать ему об этом девушка не спешила.