Через две минуты эксперт разыскала нужный файл и, отбросив с лица непослушные рыжие волосы, педантично стала сыпать цифрами.
На столько-то поврежден правый желудочек, на столько-то левый, общая длина повреждения на поверхности сердца…
«Глубина раневого канала около одиннадцати сантиметров, – мысленно отметил Седов. – Хорошо пырнули Ганса в сердце. Можно было бы действительно сразу же сваливать, а не продолжать шинковать гражданина Вассермана. Он и после первого удара был уже мертвее мертвого».
– Все повреждения на трупе образовались от сорока пяти травмирующих воздействий острым предметом. – Наталия защелкала по клавишам, пропуская часть экспертизы. – Вот, еще… Все эти повреждения получены в один короткий промежуток времени, непосредственно перед наступлением смерти и сразу после нее.
Седов присвистнул. Да, он уже вчера понял, что на немце места живого не осталось. Сорок пять ранений – просто мороз по коже.
– Ага, ну это я тебе говорила – что один из первых ударов был в сердце, а колото-резаные ранения живота и груди причинялись в последнюю очередь, на что указывают наименьшая выраженность кровоизлияний по ходу этих раневых каналов и незначительное количество крови в брюшной полости. Это понятно?
Володя кивнул. Рана есть – крови почти нет – значит, была нанесена в последнюю очередь.
– А что по орудию убийства? – Следователь покосился на лежащий возле компьютера пакетик с арахисом. Есть, как всегда, хотелось зверски.
– Я ж говорю, угощайся, – заметив его взгляд, улыбнулась Наталия. – По орудию, вот, нашла. Установленная морфология колото-резаных ран (форма, размеры, наличие повреждений костей по ходу раневых каналов, форма обушковых концов по данным медико-криминалистического исследования) допускает возможность причинения всех колото-резаных ран одним колюще-режущим орудием, имеющим лезвие и обушок и обладающим большой прочностью. Каких-либо частных (индивидуальных) признаков травмировавшего орудия в повреждениях не отразилось.
– То есть обычный нож? – уточнил Седов, выбрасывая пустой пакетик. – А большой?
– Длина лезвия не превышала, думаю, тринадцати сантиметров. На трупе нет ни одного раневого канала глубже двенадцати сантиметров, так что длина была примерно такой. Видишь, – Наталия нагнулась под стол, отключила системный блок, – никакой мистики. А ты дразнишься: ведьма, ведьма. Наверное, про внешность – это ты для красного словца. А на самом деле характер имеешь в виду.
Володя усмехнулся, вспомнив, как истерично метался по кабинету Сатыков, получив подготовленную Наталией экспертизу. Ну да, в каком-то смысле сосед дал маху – труп со множественными ножевыми ранениями, а он спрашивает, есть ли причинно-следственная связь между этими повреждениями и смертью потерпевшего. Ух, Наталия разбушевалась, выдала на орехи, как полагается.
– Опасность для жизни реализовалась наступлением смерти, – чуть ли не плача, читал Сатыков. – Определение философских категорий причинно-следственных связей не входит в компетенцию судебно-медицинского эксперта.
Так что это еще вопрос – кто над кем издевается…
– Я тебе через два дня экспертизу пришлю, когда анализы будут готовы. И тогда отпишусь полностью, писанины в таких случаях – выше крыши… – Наталия нервно затеребила рукав синей пижамы. – Хуже изрезанных трупов только падение с высоты.
– Хуже изрезанных трупов нет ничего, – вздохнул Седов, поднимаясь со стула. – Я у тебя знаешь почему столько времени торчу? Потому что у меня никаких идей по этому поводу, никаких ниточек. И еще: изгаляйся сколько душе угодно – мне страшно. Место происшествия – это всегда приятного мало. Когда столько кровищи – особенно мрачно. А еще у меня вчера там, в гостинице, что-то вроде обонятельных галлюцинаций было. И не только у меня, понятые тоже носы заткнули. В гостинице воняло разложившимся трупом. Не кровью, а гнилью. Вот как если человек в квартире с закрытыми окнами в жару помрет, да еще несколько дней полежит. Впрочем, не мне тебе объяснять… Воняло жутчайше, невыносимо. Окна открывали, кондишен включали – ничего не помогало. Источник запаха, конечно, непонятен. Воняет и воняет. Причем… не знаю, привыкла ты или нет… Но у меня от этого запаха мороз по коже. Словно бы смерть так пахнет. А потом вдруг все прекратилось. Так же неожиданно, как и началось…
Наталия постучала согнутым пальцем по лбу, вытащила сигарету из лежащей на столе пачки.
– Массовые галлюцинации тоже бывают. Лови, Седов, своего черта – и срочно в отпуск. – Она затянулась, выпустила дым. Потом сделала еще затяжку, и…
Тлеющий кругляшок вдруг погас.
– Твою мать! Ты видел? Видишь! Володя, что это было?!
Следователь хмыкнул:
– Массовые галлюцинации.
Но, закрыв за собой дверь кабинета эксперта, быстро перекрестился и прочитал «Отче наш».
* * *
Двигающиеся по соседней полосе грязно-белые «Жигули» истошно засигналили.
Лика Вронская вывернула руль, отводя опасно вильнувший влево «фордик».
И, конечно, закон бутерброда. Красный свет. Предательски оставляющий наедине с едва не отшлифованным авто…
На пассажирском сиденье «Жигулей» стояли какие-то саженцы, загораживали обзор. Но все же желание высказаться оказалось сильнее. Мужик дотянулся до ручки, опустил стекло и прокричал:
– Ты бы лучше на дорогу смотрела! Мартышка с гранатой! Ты мне чуть бок не зацепила!
– Извините. Действительно, моя вина. – Лика Вронская растерянно улыбнулась. – Я такая неловкая.
Обиженный водитель явно собирался сказать что-то еще, но его прервало начавшееся впереди движение.
Он лихо нажал на газ, потом, конечно, пришлось резко тормозить.
– Так тебе и надо, – проследив за его маневром, прошептала Вронская. – Прости, «фордик», я тебя и правда чуть не тюкнула. Давай-ка мы от греха подальше на следующем перекрестке переложим субноут Ганса на заднее сиденье. А то я все время на него смотрю. А не на дорогу, мужичок прав!
Она убрала компьютер подальше, но мысли все равно то и дело возвращались к миниатюрной мощной игрушке.
Умная, но крошечная. Текст набирать неудобно, пальцы, привыкшие к стандартной ноутбуковской клавиатуре, вряд ли быстро забегают по небольшим кнопкам. Маленький экран – это компактно. Но и вредно для глаз.
Одним словом, вещь красивая, но не очень-то подходящая для писательских целей.
Однако как же ее хочется! Даже несмотря на то, что стоит такая кроха в хорошей комплектации вдвое дороже приличного ноута.
– Впрочем, знаешь, «фордик», лучше думать о компьютере, чем…
Вронская застонала, вспомнив вчерашнюю историю с убийством Ганса.
Перед глазами появился залитый кровью номер, распластанные тела. К горлу подкатила тошнота, в глазах задрожали слезы.
– Включим музыку, – решила Лика и поставила максимальную громкость. – Да, я слышу, машинка, тебе не нравится, у тебя даже под капотом звенит. Но я не могу себе позволить думать о том, что произошло. Надо как-то выбить из себя воспоминания, хотя бы и звуком. Вчера я, конечно, перенервничала. Потом мне показалось, что молока стало меньше и Даринка не наелась. Сегодня, особенно когда сцеживала, та же беда. Терпи, «фордик», ради моей дочи. Никакие смеси не заменят грудного вскармливания. Поэтому мы будем с тобой слушать музыку. И думать о чем-нибудь хорошем. Или смешном. Помнишь Пашку [28] ? Сейчас мне так смешно вспоминать, как я рыдала из-за того, что мы расстались. А в сущности, я должна быть благодарна его любовнице. Если бы не она – не было бы дочки, не было бы потрясающего романа с ее папой. «Фордик», все-таки права народная мудрость: все, что ни делается, – к лучшему.