Катарина прислушалась – никаких звуков или шорохов. Тишина. Потом вновь легкий ветерок по ногам.
«Да это же воры! Они в сокровищнице – на верхнем этаже только одна комната, и в нее вошли грабители!» Первым ее порывом было спуститься вниз и созвать людей, но потом она решила сначала сама убедиться в том, что кто-то проник внутрь комнаты.
«Если дверь открыта, значит, они там, тогда я побегу за слугами». Катарина начала тихо-тихо подниматься по лестнице, прислушиваясь к шорохам, но из всех звуков слышала только свое колотящееся сердце. Казалось, она идет вечность и никак не достигнет дверей в сокровищницу. Чтобы не пропустить дверной проем, она одной рукой шарила по стене. Наконец Катарина нащупала ручку на двери и попыталась открыть ее. Но дверь не поддалась. Замок оказался заперт… Катарина сама себе не верила – она уже представила, как воры грабят сокровищницу.
«Так. Тут все закрыто, выше только смотровая площадка, комнат там нет. Комната с зеркалом не заперта, но в ней наверняка никого. Красть там нечего, одна мебель да пыль. Значит, эти люди вошли в одну из комнат галереи второго этажа, и если их сейчас искать, то мне придется перебудить весь замок. Все, – приказала она себе, – возвращайся и ложись». Катарина разочарованно повернулась и стала осторожно спускаться по лестнице.
Когда шорох ее шагов затих, от стены на смотровой площадке отделилась фигура в плаще. Человек замер, прислушиваясь. Порыв ветра колыхнул полу плаща, в свете наконец появившейся между туч луны блеснуло лезвие ножа…
* * *
Луна ненадолго выходит из-за туч, и в глубину комнаты протягивается светлая дорожка. Она освещает кровать со спящей прерывистым сном женщиной. На окно с легким шорохом опускается ворона. Добравшись скачками до края подоконника, она осторожно заглядывает в комнату. Внимание птицы привлекает гранатовое ожерелье на шее женщины, лунный свет играет на кроваво-красных камнях. Ворона заинтересованно разглядывает блестящие бусины, но женщина поворачивается во сне, и спугнутая птица, взмахнув крыльями, устремляется прочь от окна. Луна скрывается за тучами.
Мариам проваливается в неглубокий сон, где в непонятном танце несутся повозки с театральным скарбом, Лукас жонглирует на канате, размахивая ножами, Мари в желтом платье кричит кому-то: «Не уходи!» Внезапно вынырнув из кошмара, Мариам открывает глаза.
Она находится в своей комнате, едва-едва освещенной краешком луны. Желтое платье теснит грудь, тяжелая ткань замедляет движения. Рванув плотный лиф, Мариам разрывает ожерелье на шее, гранаты россыпью скатываются по складкам широкой юбки. Катятся по полу. Хочется пить, болит голова. Она садится на постели и вглядывается в сумрак. Кровать Мари пуста, но есть ощущение чьего-то присутствия – как будто в комнате кто-то есть. Луна уходит, становится совсем темно, Мариам негромко зовет: «Мари!» Ответа нет, и она хочет встать с постели, но складки тяжелого платья не дают сделать это быстро.
Она набирает воздуха в легкие, чтобы позвать Мари громче. И этот ее вдох – последний. Потому что из темноты к ней бросается темная фигура, опрокидывает на спину и сдавливает лицо подушкой. Мариам пытается сопротивляться, но быстро обессиливает. Воздуха нет, и что-то взрывается внутри головы, и опрокидывается последним движением кувшин с вином на полу – и все. Тучи вновь ненадолго выпускают луну, которая освещает комнату, но Мариам уже ничего не видит – она мертва.
Когда затихают все шорохи, темный силуэт вороны вновь появляется в раскрытом окне. Рассыпанные гранаты отражают тусклый лунный свет. Птица замирает, прислушиваясь – пока ее не было, в комнате что-то изменилось. Поняв, что опасности нет, она обрадованно соскакивает на пол. Не обращая внимания на мертвую женщину, ворона неторопливо расхаживает среди поблескивающих камешков. Наконец, примерившись, она хватает длинным клювом крупную бусину. Негромкий шум крыльев – и птица исчезает в окне.
Утро в большом зале началось с обычной перебранки. Огромное бревно, положенное с вечера в очаг, давно догорело. За ночь воздух в просторном помещении остыл, и, прежде чем снова разжечь огонь, очаг нуждался в чистке. Сегодня найти охотника на эту работу оказалось особенно непросто – после вчерашнего праздника, где вино лилось кувшинами, большинство слуг лежали вповалку на скамейках и под столами.
За окном только-только серел рассвет, а мать маленького Пажа торопливо пересекала зал, по пути расталкивая спящих тут и там слуг. Она направлялась в кладовую под лестницей, намереваясь отсыпать из мешка корицу для замеса в выпечку.
– Эй, пошевеливайтесь, нечего разлеживаться! Сегодня особенный день, всем найдется работа!
Из разных углов донеслось:
– Чего кричишь в такую рань, еще на дворе темно!
– Выпить бы, голову поправить…
– Да у тебя править нечего, пусто в голове-то!
– Это у кого пусто, лучше меня в Верфене никто лошадь не подкует, а для этой работы как-никак мозги нужны.
– Вот и отправляйся в кузницу, и все остальные по своим делам. А здесь надо зал в порядок привести да завтрак господам подать. – Она распахнула дверь в кладовую и громко чихнула. На полу, среди кучки рассыпанного перца, стояла плошка с догоревшей свечой, а на мешках с пряностями ночью явно кто-то спал.
– Ну, наглецы! И сюда добрались! Все время говорю – из зала нужно всех гнать на конюшни! Вот скажу госпоже Хедвиг, живо порядок наведет! – Не переставая возмущенно качать головой, она отыскала корицу и набрала в принесенную с собой миску.
«Пусть господам будут на завтрак свежие булочки. Сегодня день особенный, до церемонии помолвки надо всем хорошенько подкрепиться».
Проследив за приготовлением завтрака, мать Людвига направилась в комнаты. Поднимаясь по лестнице с кувшином воды и стопкой свежих полотенец, она размышляла, будет ли счастлива новая хозяйка Хоэнверфена. Милая молодая госпожа так понравилась ее маленькому сыну! «Нет, – подумав, вздохнула она. – вряд ли молодая жена смягчит суровый нрав графа. Нелегко ей будет, бедняжке».
Она миновала площадку второго этажа, как вдруг дверь распахнулась и из комнаты, где жили актрисы, с громким криком выбежала Мари. Увидев горничную, она, не переставая кричать, схватила ее за руки: «Умерла, она умерла! Там кровь!»
На крик сбежались слуги, окружили Мари, пытаясь разобрать бессвязную речь. Кто-то догадался войти в комнату и обнаружил неподвижно лежащую на кровати Мариам. На полу валялись сброшенные подушки, темнела небольшая красная лужица.
О происшедшем тотчас доложили графу Эдмунду. По его приказу из Верфена вызвали местного аптекаря, который составлял снадобья в лавке недалеко от площади, а заодно врачевал всю округу. У дверей комнаты появился стражник, рыдающую Мари усадили на ступени лестницы. Слуги наперебой судачили:
– Вот не приводит к добру актерская жизнь, правду говорят! Женщина должна сидеть дома, в церковь ходить да детей воспитывать, а у актрис ни дома, ни семьи! Живет в повозках, на колесах, разве это жизнь?