– Увидишь весь свой путь – и земной, и духовный. – Кира отложил винтовку. – Последовательность миссий.
Белка посмотрела на Киру:
– Научишь меня стрелять?
* * *
Ну вот, рядом жена. Красивая, в платье белом. А все равно этюд в пастельных тонах. Сбежали из дворца, как принц с принцессой. Из Дворца бракосочетаний. Его еще называют Дворец счастья. Официально.
Интересно, если бы такой действительно существовал, ну не так формально, приходил бы человек, говорил: «Сделайте меня счастливым». И тут на выбор. Кому-то сказку рассказать на ушко. Кому-то сделать массаж стоп или, к примеру, воротниковой зоны. Кому-то показать фильм особый. С кем-то просто поговорить. Кого-то подстричь или уложить. Кому-то музыку сыграть. Или дать погладить собаку. Не важно. Главное, чтобы из дворца человек вышел счастливый.
И вообще важно понимать, когда ты счастлив. А то ведь человек, как в сказке о рыбаке и рыбке, он же не успокаивается: вот корыто, вот дом, вот тебе дворец. А все равно куда-то вдаль смотрит и счастья своего мгновенного не чувствует.
Медики давно научились мерить давление, надевают на руку какую-то штуку, надувают и говорят: «У вас столько-то».
А есть же вполне конкретный показатель, гормон эндорфин, мама рассказывала, он в кровь поступает, когда ты счастлив.
Вот о чем бы медикам подумать. Сделать прибор, который количество этого гормона в крови измеряет. Раз, быстро померил, посмотрел – ба, да я же счастлив! А то ведь человек очень часто мимо своего счастья проскакивает.
Было бы тогда на свете больше хорошего и меньше плохого. Я счастлив, спасибо, мне лишнего не надо. Но что отпущено – то мое.
Сбежали. Захотелось побыть сейчас вдвоем. Пошли к Большому. Почему к Большому? Непонятно. Постоять у колонн. Это как к дереву прижаться в особую минуту, говорят, помогает.
У театра полно народа, хотя еще день, да практически утро. Люди стоят, мужчины, женщины. Мужчин больше. И все они будто чем-то связаны. Стоят островками, а все равно у всех на лицах радость общая, необычная такая радость. И удивительное дело, молодых нет, а все молодые.
Опять включилось. Будто все про всех известно. Судьбы разматываются.
Какие же они красивые.
Настя весь свой букет по цветочку раздарила. Ее целуют, называют дочкой. Наливают им боевые сто грамм.
И «горько» кричат.
Смотришь на них, и будто какая мера внутри появляется. И сразу все видно и все ясно – что главное, что нет.
Быть с ней. Важно. Любить. Важно. Иметь детей. Важно. Сделать ее счастливой. Видеть радость и любовь в ее глазах каждый день.
Светить самому. Отражаться в ней, светить еще сильнее – и так до бесконечности.
Любовь вокруг. На сколько хватает глаз – любовь.
Когда и где такое увидишь?
Вот, оказывается, что еще важно, когда вокруг столько любви. Хотя бы иногда.
Сколько же сил внутри…
Взять ее на руки. Идти куда-то. Она плачет. И улыбается. И у самого слезы. И все вокруг плачут.
От счастья.
Сегодня первый раз в стране 9 мая – выходной день.
* * *
Им еще налили, опять «горько» кричали. Наверное, это была самая большая и счастливая свадьба во всей Москве.
– Чем занимаешься, дочка? – спросил какой-то усатый мужчина в берете. – Учишься? Работаешь?
– Я балерина. Здесь, в Большом… – Настя улыбнулась.
Усатый посмотрел на Петю:
– Ну а вы, молодой человек?
Группу по анекдотам закрыли.
Из ежедневных «объективок» анекдоты исключили, должно быть, наверху кому-то не очень хотелось видеть себя их героями.
К тому же КВН сделал свое дело, шутки оттуда становились шутками месяца, движение стремительно разрасталось вширь, на всех уровнях – от школ до НИИ. Все играли. Все смотрели.
Весь зарубежный вброс не выдерживал никакой конкуренции и выглядел жалко.
Эра анекдотов, похоже, заканчивалась.
Филиппыч произнес короткую прочувственную речь и сказал, что теперь они вливаются в службу «А», «активные мероприятия», в структуре которой они, собственно, и состояли.
– Наконец займетесь взрослым делом. С вашими мозгами вы там очень сейчас нужны.
– А что делать будем? Слухи сочинять? – спросил Петя.
– Типа того. Только слухи – это всего лишь слухи. А дезинформация – это практически правда. Только со знаком минус. Вам ясно, как дезинформация становится информацией?
– Когда ни у кого нет сомнений в ее истинности, – четко ответил Антон. – Когда никто не догадывается, что им манипулируют.
– Верно. Механизм прост как божий день. Берем реальный факт и препарируем его, меняем до неузнаваемости. Ну а потом посев, как обычно. Каналы абсолютно разные. Часто используем людей втемную, они и не догадываются, что через них идет вброс. Все очень красиво. Работа ювелирная. Вам понравится. Сплошное творчество.
– И есть уже какая-то конкретная задача? – поинтересовался Кира.
– Вы вливаетесь в важный проект, ведем его с января. Если коротко – мочим Хруща. Вы, собственно, туда уже входили своей маленькой частью. Задание с самого высокого уровня. Понятно?
– Понятно.
– Два направления, две дезы: «сын-предатель» и «пропавший архив». У вас пока «сын».
– А зачем нужно пенсионера в грязь втаптывать? – не удержался Кира. – Он государственной безопасности угрожает? Бунт готовит?
Филиппыч опять посмотрел на них так, словно увидел в первый раз:
– Поверьте, глупостями тут никто не занимается. Была одна группа, да и ее сегодня закрыли. – Он позволил себе улыбнуться. – Кое-что нужно подбалансировать. И народу голову поправить. То ими титан правил, потом выяснилось, что он тиран. Стране не нужен Сталин – злодей, кровавый убийца и палач. Ей нужен Сталин – герой и отец родной. Тогда у нее сил будет больше. Тебе вот скажи, что твой отец был убийцей-маньяком, а не героем и хорошим человеком, не оправишься до конца своих дней. Сейчас потихоньку, очень мягко, Сталина будем выводить из-под удара.
Куда-то все опять поворачивалось не туда.
– А при чем тут Хрущев и его сын? Он жив?
– Мы долго выбирали для разработки эпизоды из жизни Хрущева. И нашли историю с пропавшим во время войны сыном-летчиком. Пропал без вести, о судьбе ничего не известно, идеальная ситуация. Что угодно можно придумать. Так вот, будто бы найдут документы, что Леонид, его сын, не погиб, а сдался немцам и начал с ними сотрудничать. В конце войны диверсанты генерала Судоплатова его выкрали, доставили в Москву, и тот во всем признался. Его ждал трибунал, а Хрущев ползал на коленях у ног Сталина и просил его пощадить. Но что титан сказал: «Я своего сына, попавшего в плен, на фельдмаршала Паулюса не обменял, а ты тут ползаешь…»