— Может статься, гражданка Красикова мне еще понадобится. В качестве живца для ловли Барона. По этой причине я пока не хочу перед ней свою рожу светить. Опять же, ты в форме, а потому смотришься всяко убедительнее.
— Ох и паразит ты, Гришка! Получается, ты мне днем ничего не сказал, а сам давно все заранее просчитал? Для того и домой заскочил, переоделся?
— Хромает твоя смекалка, Мыкола. Она есть, но она хромает. В гражданское платье я переоделся исключительно для встречи со своим барабаном. Дабы не ставить того в неловкое положение. Короче, ты идешь в гости или будешь продолжать саботаж?
Захаров задумался.
Ему дико не хотелось заниматься подобной работенкой, а потому он мучительно сыскивал предлог соскочить с темы.
— Так, может, ее и дома-то нет?
— Она дома. Мой напарник по азартным играм, Макарыч, — сосед Красиковой. Перед тем как спуститься во двор, столкнулся с ней на кухне.
— Все равно за это время могла уйти.
— О, мой наблюдательный друг! Неужели ты не заметил, что я нарочно занял такое место за зеленым сукном дворового казино, чтобы размещаться непосредственно лицом к интересующей нас парадной. Так вот, за все время наблюдения из оного не вышло ни одной женщины, которую можно было подвести под определение «шалавистой». Еще вопросы имеются?
— Нет, — сдался Захаров.
— Тогда вперед, дружище. На встречу с прекрасным. В качестве дополнительного стимула обещаю после сводить тебя в обалденную «Котлетную». Здесь рядом, на площади.
— Не понял? Ты же жалился, что у тебя денег нет? Даже двушки лишней.
— Было такое, не отрицаю. Но ведь я не без пользы провел последний час, — Анденко демонстративно похлопал себя по карману, побренчал мелочью. — Думаю, рублика на три приподнялся. Так что еще и на пару пива хватит.
— Так вы тут еще и на деньги?.. — изумился Захаров. — Это же административное правонарушение!
— Так это только пацаны на щелбаны играют. А настоящие мужики — на интерес…
* * *
Изучив прибитое к дверному косяку «меню вызовов», тремя подряд нажатиями на звонок Николай изобразил позывной гражданки Красиковой.
Дожидаться обратной связи пришлось несколько минут.
По прошествии которых дверь все-таки открылась, и процесс сей был сопровожден раздраженным:
— Кого там еще черти принесли?
— Очень верная формулировка, — искренне согласился с прозвучавшим утверждением Захаров. — Именно что черти. Вернее — один, но тот еще черт.
— Ты кто такой?
Николай светанул корочки и представился:
— Инспектор уголовного розыска Захаров. А вы, я так понимаю, Красикова Любовь Ивановна?
— Начинается! — досадливо скривилась Люба и плотнее запахнула халатик, для верности придержав его рукой на груди. Во всех отношениях выдающейся, как успел заметить Николай. — Что они вам опять наплели?
— Кто?
— Соседи, кто ж еще? До чего склочное семейство, эти Михеевы. Это ведь они вас вызвали?
— Почему, как милиция, так сразу вызвали? Что мы, по-вашему, просто так, сами явиться не можем? Кстати, а было за что? Вызывать?
— И чего вам нужно, инспектор Захаров? — проигнорировала провокационный вопрос Люба.
— Всего лишь получить маленькую консультацию.
— Вообще-то консультации дают не здесь, а в женской консультации. Подсказать адресок?
— Люба, не огрызайтесь, вам это не идет. Хотите, я даже волшебное слово скажу? Пожалуйста.
— Ну хорошо. Спрашивайте, а там посмотрим.
— Может, мы все-таки пообщаемся не здесь? Знаете, как говорят, в дверях правды нет.
— Черт с вами, идемте. Только сразу предупреждаю — у меня не прибрано.
— Это исключительно ваше частное дело, — успокоил Захаров, заходя в квартиру. — К нашему служебному касательства не имеющее.
Коммунальное обиталище гражданки Красиковой представляло собой невеликую, три на четыре, прокуренную комнатушку с выгоревшими на солнце обоями и минимальным набором предметов мебели, самым шикарным из которых являлась дореволюционного происхождения кровать с облупившимися фигурками ангелочков вместо нынешних металлических шаров. Над кроватью помещались гитара-семиструнка с голубым бантом и обложка журнала «Советский экран» с изображением артиста Коренева. Он же Ихтиандр.
Войдя в комнату, Люба первым делом подобрала с пола разбросанные предметы женского туалета, а затем забралась с ногами на кровать и кивком головы указала Захарову на стул, стоявший возле журнального столика, заваленного журналами мод.
— Хороший фильм, — как можно дружелюбнее озвучил Николай, реагируя на Ихтиандра. — Я его три раза смотрел.
— Да, неплохой.
— И музыка хорошая. Мне там одна песня очень нравится. Про моряка. Помните? «Эй, моряк, ты слишком долго плавал».
— Так вы заявились о музыке со мной поговорить?
Поставленный на место Захаров убедился, что со столь прожженной особой бессмысленно заходить издаля, равно как и плести кружева словесов.
А потому далее громыхнул прямой наводкой и главным калибром:
— Скажите, Люба, вам известен человек по имени Юрий Алексеев?
— Нет, не известен. Еще вопросы будут?
— Вы не торопитесь, подумайте хорошенько.
— А тут и думать нечего. Не знаю такого.
— Хорошо. А… э-э-э… Барон?
Люба насторожилась:
— Чего Барон?
— Знаете такого?
— Допустим.
— А насколько хорошо вы его знаете?
— А вот это уже не ваше дело!
— Возможно, что и не мое, — миролюбиво согласился Захаров. — Не припомните, когда вы с ним виделись последний раз?
— Не помню, — нехотя и не сразу ответила гражданка Красикова.
По всему было видно, что расспросы про Барона ей неприятны.
— Быть может, в прошлые выходные?
— Может, и в прошлые. А что стряслось-то?
— Хм… Надеюсь, все мною далее поведанное останется между нами?
— Да, конечно, — легко купилась на дешевую интригу Люба.
— Видите ли, в чем дело: два дня назад мы получили из Новгородской области телеграмму об обнаружении трупа человека. Явно выброшенного из поезда.
— О, господи!
— Лицо трупа в результате падения сильно обезображено, а потому возникли проблемы с его идентификацией.
— С чем?
— С опознанием. Видите ли, по косвенным признакам, речь может идти о вашем знакомом. О Бароне.