— И прошу тебя, помой свои ужасные амулеты! Всякий раз, когда я тебя целую, мне становится дурно от этого запаха.
— Это косточки совы, зубы медведя и иглы дикобраза! — со смехом воскликнула Киона.
Лора, пребывающая в превосходном расположении духа, тоже рассмеялась. Сейчас ничто не могло испортить ей настроения. Никто еще не знал, что она снова взялась за старое и купила акции. Это влетело ей в копеечку, но она не смогла устоять перед искушением. Деньги от неожиданно выгодной продажи квартиры в Квебеке, благодаря щедрости Метцнера, пришлись как нельзя кстати — теперь можно было попытаться вернуть потерянное состояние. И она оказалась права, поскольку некоторые сделки принесли ей неплохую прибыль. Она уже планировала новые инвестиции, ничего не говоря Жослину, полная решимости выиграть еще больше.
Лора вернулась к гостям, подталкивая перед собой Луи и Киону.
— Добрый вечер, дети, — сказал историк. — Вы что там, ссорились?
— Нет, мы играли, месье Мартен, — заверил его Луи.
— Ну что, небольшую песенку в тему, чтобы пожелать вам доброй ночи?
С широкой улыбкой и приветливым взглядом он запел:
Это всего лишь «до свидания», друзья мои,
Всего лишь «до свидания»!
Да, мы увидимся опять, друзья мои,
Это всего лишь «до свидания».
Это рассмешило Жослина и супругу Мартена, которая ласково добавила:
— Занятный способ отправить детей спать.
Но Киона бросилась к своему отцу. Она выглядела встревоженной. Этот отрывок из песни почему-то взволновал ее.
— У меня заболело сердце, папа. Это так грустно, очень грустно! Я не хочу, чтобы все опять вернулось… Мне страшно!
Она поднесла к губам медальон колдуньи Альетты, своей прародительницы из Пуатье, и сделала то же самое с амулетами.
— Тебе опять плохо? — обеспокоенно спросил Жослин.
— Такое ощущение, что да! Скажи, папа, Мин когда-нибудь пела зло?
— Да, довольно часто.
Киона, дрожа всем телом, прислушивалась к себе, пытаясь уловить малейший признак, который возвестил бы о приближающемся видении. Мартен растерянно отложил гитару. Лора взяла анисовую конфетку и сунула ее девочке.
— Сладкое пойдет тебе на пользу. Ты просто устала, Киона. Поднялась в шесть утра, весь день бегала по поселку, навестила беднягу Жозефа… Тебе давно уже пора спать. Зря я отпустила вас на улицу.
— Все закончилось, — сообщила Киона. — Да, мне уже лучше.
— Поднимайся к себе, милая! — сказал Жослин, все еще обеспокоенный. — Я тебя провожу.
В комнате он взбил подушку и включил лампу на прикроватной тумбочке.
— Я погашу свет, когда буду выходить. Что с тобой случилось, родная?
— Не знаю, папа. Это все из-за песни. У меня так сильно заболело сердце…
— Лора права, тебе нужно отдохнуть. Спокойной ночи, доченька.
Оставшись одна, Киона подошла к окну, уткнувшись носом в москитную сетку. Она посмотрела на луну, которая уже покинула верхушку ели. «Я могла бы снять свои амулеты на несколько минут… Или на одну маленькую минуточку, — сказала она себе. — Нет, лучше я их оставлю. Теперь я нормальная. И больше не хочу видеть ни будущего, ни прошлого, ни настоящего».
Мэн, четыре часа спустя
Родольф Метцнер свернул на узкую дорогу, что заставило его замедлить ход. Его ладони на руле, обтянутом кожей, были влажными. Он вел машину уже почти три часа, все это время пребывая в состоянии лихорадочного возбуждения, которое ему редко доводилось испытывать. Он то и дело бросал взгляд в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что Эрмин здесь, в его машине, укутанная пледом, и что она все еще спит. Обратное его удивило бы, поскольку он подсыпал ей сильную дозу снотворного: это были таблетки, которые он принимал в течение нескольких лет, чтобы справиться с хронической бессонницей.
«Спи, моя прекрасная богиня, мы скоро будем на месте. Больше никто не причинит тебе зла. Господи, я думал, что убил тебя, тебя, которую обожаю, боготворю!» — думал он.
Из многочисленных фантастических и неосуществимых планов по удержанию Эрмин швейцарец выбрал самый радикальный. Охваченный паникой при мысли о неотвратимости ее отъезда, он одурманил молодую женщину снотворным. «Тебе следовало принять мое предложение и поехать со мной добровольно. Ты не оставила мне выбора, я не мог тебя потерять».
От этого обращения на «ты», которое он позволял себе только в мыслях, его охватывала сладострастная дрожь. Таким образом он присваивал себе Эрмин, делал ее своей при помощи этого интимного слова, позволительного лишь для любовников и родных людей.
— Потерпи! Отныне я буду заботиться о тебе и защищать, — тихо добавил он.
Звук собственного голоса заставил его вздрогнуть. Он был на грани нервного срыва от пережитой паники. Ни на секунду он не предполагал, что его любимая Эрмин может пострадать, что ее сердце с трудом выдержит смесь алкоголя и таблеток на основе опиума, которыми он пользовался. Его организм к ним давно привык, в отличие от организма молодой певицы. Дрожа от страха, заливаясь слезами, он уложил ее на диване, чтобы пощупать пульс и прислушаться к дыханию. Убедившись, что ей ничего не угрожает, он позвонил в «Шато Фронтенак» и попросил горничную собрать чемодан Эрмин Дельбо и отнести его к стойке регистрации.
Ставка была столь велика для него, что Метцнер проявил небывалую силу. Он донес Эрмин по лестнице до первого этажа и устроил на заднем сиденье своей машины в рекордно короткие сроки. Ему пришлось держать ее в вертикальном положении, закинув одну ее руку себе на шею, чтобы все выглядело естественно. Провидение было на его стороне: на улице Сент-Анн в это время не было ни души. Затем он припарковался на некотором расстоянии от террасы Дюфферен, ведущей в отель. С бесконечной нежностью он укрыл молодую женщину коричневым пледом, под цвет сидений, чтобы не привлекать внимания.
«Все оказалось просто! — вспоминал он. — Я дал несколько банкнот посыльному и горничной и забрал чемодан, объяснив, что мадам Дельбо уезжает на поезде сегодня вечером».
Его прекрасные манеры, щедрость в виде хрустящих купюр, несколько надменная уверенность, — все это внушало доверие и не вызывало подозрений. Совершив свой безумный поступок, он помчался в сторону Мэна по дороге, петляющей между полями, лесами и болотами, в безмолвной июньской ночи. На поворотах фары выхватывали из темноты лесистые холмы, высокие скалы, негостеприимные песчаные равнины. На пограничном пункте прекрасно знавшие его служащие лишь дружески махнули ему рукой, даже не проверив, что он везет на заднем сиденье.
«Мы мчимся в мое убежище, прекрасная богиня. Почему ты отказалась поехать со мной? Я так и не понял. Наверное, просто испугалась своих чувств».
Измученный эмоционально, Метцнер постепенно погружался в любовный бред. Накануне он еще был способен здраво мыслить и играть свою роль, к которой так долго готовился. Самым сложным было не вызвать подозрения у Эрмин и тщательно сдерживать порывы всепоглощающей страсти. Теперь же все, что происходило в течение недели в Квебеке, постепенно стиралось, уходило в другое измерение и время.