В напряжённой тишине ударило по ушам, затрещало – будто ограда рухнула: испуганная косуля подскочила, понеслась сквозь камыши зигзагами под свист и улюлюканье. Шедший рядом с шаманом бродник с облегчением выдохнул:
– Вот ведь страх, чуть не обделался.
Так дошли сквозь заросли до самого берега. Сихер в бессилии ударил саблей по воде. Заругался так страшно, что кыпчаки шарахнулись в сторону, боясь попасть под шаманские проклятия.
Шагах в пятистах слева в небе сверкнула белой лентой сигнальная стрела, раздался свист. Кто-то крикнул:
– Это наши! Поймали, видать.
Побежали к коням, ломая сухие стебли.
* * *
– Ходу, ходу!
Хорь бранился самыми чёрными словами, таща на поводу упирающегося коня, испуганно косящегося на обжигающие холодом буруны. Клял себя:
– Как же так, второго не заметил!
Разбойники услышали, как шёл сквозь заросли маленький отряд. Ждали, притаившись. Первого бродник разглядел, успел свалить, метнув дротик. А второй пустил в зенит стрелу со свистулькой и белой полотняной лентой, прежде чем Анри достал его мечом. И теперь прибрежный камыш наполнился азартными криками преследователей.
Беглецы уже поднимались по скользкому глинистому берегу, когда догоняющие только вошли в воду. Засвистели стрелы, пущенные наудачу – с такого расстояния попасть было мудрено.
Вновь – бешеная скачка. Дмитрий оглянулся на Юлдуз и поразился бледности любимой. Девушка прикусила губу, трудно улыбнулась русичу, словно сквозь боль.
Нахлёстывая бока коней, рванулись в распадок, заворачивающий к северу. Ярилову приходилось придерживать Кояша – дочка бека отставала. Когда Дмитрий в очередной раз обернулся – ахнул.
Кобыла стояла с пустым седлом. Хозяйка лежала рядом, полускрытая сухой травой.
Развернул золотого жеребца, подскакал, вылетел из седла. Опустился на колени. Шальная стрела угодила Юлдуз под лопатку, пробив лёгкое. Дмитрий потрогал грубый черенок, беспомощно оглянулся. Девушка открыла глаза, попыталась что-то сказать – и закашлялась, залив кровью подбородок.
Преследователи перекрикивались совсем рядом, в распадке. Русич прошептал:
– Надо встать, родная. Я подниму тебя в седло и привяжу.
Дочь бека покачала головой. Заговорила – красные пузыри лопались на губах:
– Нет. Беги. Я не смогу.
Дмитрий почти закричал:
– Не оставлю тебя! Мы сможем. Уйдём от погони, спрячемся.
– Поцелуй меня.
Ярилов наклонился. Поцеловал в окровавленный рот. Поднялся, подбежал к кобыле, ища верёвку в седельной сумке.
Юлдуз вздохнула. Вытащила из ножен на поясе маленький кинжал с отделанной яшмой рукояткой – подарок отца. Зажмурилась глаза и ударила себя под левую грудь.
* * *
– Вот они!
Полдюжины разбойников осадили коней, удивлённые картиной: рыжий верзила выл, раскачиваясь, сидя на земле над телом девушки. Рядом тревожно потряхивал уздечкой золотой жеребец.
Старшой хмыкнул, осмотрелся – на засаду не было похоже. Спешился, подошёл к русичу, ткнул саблей.
– Но, чего вопишь? Где Хорь?
Ответом была стрела – старшой только хрюкнул, валясь на землю.
Бродник и франк подоспели вовремя. Расшвыряли нападавших, затащили Дмитрия в седло. Хорь пытался вырвать из руки Ярилова маленький окровавленный кинжал, но не смог. Плюнул, хлопнул по крупу Кояша – конь, словно всё понимая, с места рванул галопом, унося хозяина. Бродник пустил ещё пару стрел наугад, отпугивая зовущих подмогу нападавших, вскочил в седло и понёсся следом за франком, русичем и осиротевшей рыжей кобылой.
* * *
Костёр развели под холмом, в яме, и ветками кормили скупо – чтобы не разгорался, не обозначил убежище беглецов. Ночь упала быстро, огонь могли заметить издалека.
Хорь высыпал в закипающий котелок пригоршню сухой травы-полуденицы, придающей сил. Подождал, когда поднимется пена, снял медный казанок, поставил на песок. Зачерпнул деревянной чашкой, протянул побратиму:
– Давай, Ярило. Лучше бы, конечно, мёду хмельного, но уж что есть.
Русич не понимал, о чём говорят. Принял посудину, начал машинально глотать варево.
Анри покачал головой:
– Брат Хорь, ему совсем плохо. Он будто и не здесь, не с нами.
Бродник задумчиво кивнул:
– Витязю приходится терять боевых товарищей. Но лишиться любимой, не суметь её спасти… Эх.
Вполголоса франк и бродник обсуждали, что завтра к вечеру, наверное, доберутся уже до Киева, а там надо как-то попасть к великому князю. Сокрушались: пока возвращались, чтобы выручать Дмитрия и дочь бека, конь с привязанным к нему Азаматом унёсся в степь. И что теперь с побратимом случилось, непонятно. Может, лежит бездвижный в диком поле, и вороны уже выклевали его глаза…
Потом расстелили потники, устроились спать у костра. Стреноженные кони хрустели первой весенней травкой, глухо стучали копытами.
Дмитрий сидел, уронив голову на сплетённые руки.
Последняя звезда таяла в предрассветном небе, целуя рыжий затылок.
* * *
Злые и уставшие, возвращались из неудачной погони к разгромленной стоянке Чатыйского куреня. Мрачный Сихер разглядел в предрассветной мути огонёк костра, махнул рукой – туда. Всё оказалось впустую, не удалось настигнуть рыжего русича, а ведь был совсем рядом – только руку протяни!
Шаман нащупал спрятанный за пазухой гладкий костяной дрот и вздрогнул – показалось, что оружие трепетало от злости, не получив вожделенной жертвы. Удивлённый, машинально потрогал железную цепь на шее и явственно почувствовал, как она сжала горло.
Сихер захрипел, не в силах вдохнуть воздух. В глазах поплыли тёмные круги. Он не смог выполнить своё предназначение, и наказание неизбежно. Об этом говорил перед смертью хроналекс Бадр…
– Чего бормочешь, шаман? Подъезжаем, – проговорил старший из бродников, помощник Плоскини. Нагнулся и прошептал непонятно: – Ты сейчас ко мне поближе держись. Мало ли чего.
Сихер, приложив немалые усилия, вдохнул – и почувствовал, как расправляются смятые ужасом лёгкие. Голова кружилась.
Спешились, двинулись к костру. Шаман разглядел в колеблющемся свете окованные сундуки, сложенные грудой трофейные оружие и доспехи – видимо, вожаки разбойников время не теряли, пересчитывали добычу, чтобы поделить поровну.
Плоскиня горделиво водрузил на голову сияющий персидский шлем убитого Тугорбека. Вглядываясь в вернувшихся из погони, спросил:
– Хоря не вижу. Взяли или нет?
Помощник покачал головой:
– Нет, атаман. Упустили.