Выступил Мстислав Галицкий – как всегда, гладко и горячо говорил, слушали его внимательно, а молодёжь – даже восторженно. Много сказал красивых слов, смысл которых сводился к похвальбе: я, Мстислав, всяких врагов бивал, и этих осилю, вы только подсобите немного. А половцы, конечно, сами с захватчиками справиться не смогли, потому как храбрые, но бестолковые, посему командовать ими будет отныне Ярун – доверенный воевода самого Мстислава Удатного.
Участники княжеского совета единогласно решили – половцам помочь, незваного врага разгромить и гнать, пока всех не перебьём и степь от них не очистим. Для чего, не мешкая, собрать все имеющиеся силы у днепровского острова Хортица, куда своё войско приведёт и Мстислав Удатный.
Мстислав Романович с раздражением понял, что всё внимание опять захватил галицкий везунчик, и взял, в свою очередь, слово. Поблагодарил всех собравшихся в сердце русской земли, стольном городе Киеве, по приглашению великого князя (взял паузу и со значением оглядел гостей – мол, не забывайте, кто здесь главный). Растёт наше единство, множится сила и слава русская, чему ещё имеется свидетельство: с важной миссией прибыл к нам посол иноземный, от самого папы римского рыцарь-тамплиер. Вот его напоследок послушаем.
Мстислав Старый кивнул франку и его толмачу, сидевшим до той поры в дальнем углу, среди бояр.
Владельцы русских княжеств с любопытством глядели на франка в белом плаще с красным крестом на плече, на высоченного рыжего толмача, бойко переводившего латинскую речь. А когда услыхали про исчезнувшую в степи бесценную реликвию – писанный самим апостолом Лукой образ Спасителя, так заахали, закрестились.
Только Котян глядел на рыжего толмача злобно, тихо шипя ругательства и поминая какого-то нечестно побитого борца-перса и обманом уведённого дорогого жеребца необычайной золотой масти.
По знаку Мстислава Киевского вслед франку выступил присланный из Константинополя митрополит Кирилл – говорил на греческом, ибо языка паствы своей ещё не освоил, а инок Варфоломей бойко переводил. Смысл речи церковного владыки сводился к тому, что теперь у русских витязей есть свой Гроб Господень, свой Иерусалим – степь половецкая, где спрятана великая драгоценность, лик Иисуса. И надобен нам свой крестовый поход, дабы спасти раритет от басурманского поругания…
Князья загудели, соглашаясь – это уж не обычный поход за добычей получается, а священная обязанность! А кто на битву не пойдёт – значит, тайный еретик, продавшийся нечистому.
Дмитрий понял: другой возможности сказать главное у него не будет. Решился.
Не сразу и поняли, о чём вдруг заговорил рыжий толмач – сам, а не переводя тамплиера.
– Князья русские, молю вас не от своего имени, а от лица будущих поколений! Монгольские войска Субэдея и Джэбэ сильны сплочённостью и дисциплиной, единым началием. Воюют, не как захотелось или как бог на душу положил, а только как приказал старший. Если кто из десятка бежал с поля битвы – так весь десяток казнят без жалости! Строго соблюдают порядок, всегда прежде лазутчиков высылают, чтобы всё о враге разузнать. И хитрости не чураются: ложно отступают, заманивая в засаду, и на другой обман горазды. Противник этот опасен и силён; чтобы победить его, недостаточно много воинов собрать, надо порядок в русском войске навести – чтобы все слушались одного начальника, самого старшего. Чтобы действовали все по единому плану, по единой мысли – как человек своими членами управляет. Что голова решит – туда ноги и идут.
Собрание молчало, поражённое непривычной речью. Первым сообразил Иван Сморода, глянул на своего князя и басом протянул:
– Дело говорит франкский толмач. Надобно нашему князю киевскому всю власть над войском передать…
Но уже вскочил Мстислав Удатный, сверкая чёрными очами:
– Ты кто такой, чтобы нас ратному делу учить, а? Вонючими кочевниками он нас пугает! (Котян при этих словах поморщился и украдко понюхал свою подмышку.) Кто тебя подговорил от будущих поколений вещать? Тьфу, ересь какая! Как наши отцы воевали – так и мы будем. Каждая дружина только своего князя слушать должна, и никого больше! Какие ещё там планы? Один план у воина: скача на лихом коне, острым мечом сокрушать ворога! Может, ты лазутчик татарский, а вовсе не толмач? Было бы дело в Галиче – ты бы уже на дыбе болтался, умник! Князьям он указывает, что делать, смерд безродный.
Гнев галичанина был понятен – не уступит он никому права своим войском командовать. Подчиниться? Ещё чего!
Ярилов растерянно оглядел княжеский совет, ища поддержки. Посмотрел на Мстислава Киевского умоляюще.
А Мстислав Романович с удивлением глядел на толмача: тот вслух высказал тайные мысли киевского правителя. Но рано, рано! Не ко времени. Удатный силён и популярен, просто так не покорится.
Великий князь киевский поднял ладонь, успокаивая зашумевшее собрание:
– Тише, тише. Сказал юноша, что думал – так и почёт ему за смелость. Но мы уж сами тут разберёмся, как с войском управляться. Славное дело мы сегодня свершили, договорились обо всём – так пора и отдохнуть. Прошу всех, гости дорогие, пройти в палату, где столы к пиру накрыты.
Подозвал Ивана Смороду, тихо велел:
– За пареньком пригляди. Непростой паренёк. И чтобы не обидел кто.
Дмитрий тем временем рассматривал спины уходящих князей и ругал себя незнакомыми наивному тринадцатому веку словами. Но ведь не было бы другой возможности предотвратить катастрофу на Калке! А получается – и результата не добился, и Мстислава Удатного во враги зачислил. Да и Котян так пялился – только что с ножом не бросился, злобой исходя.
А смолчал бы – себя не простил. Ведь ничего особенного не сделал. Просто сказал правду.
Только правда никому не нужна.
Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.
г. Берлин, 6 июля 1924 года
…то я бы сказал, что происходившее в малороссийских и новороссийских губерниях очень напоминало мне карнавал. Однако не венецианский, с галантными кавалерами и кокетливыми дамами под загадочными масками, а посконный, наш, своеобычный – с драками, битьём горшков и кровяными лужами. Пьяная свадьба чёрта со свиньёй. Братья-украинцы вспомнили некие запорожские сказки и принялись мериться широтою шаровар и длиной оселедцев; все эти петлюры, гайдамаки, сичевики и директории бились между собою, а потом бегали от большевиков и батьки Махно. И охотно, по очереди и одновременно, устраивали погромы – я был поражён, когда узнал, что в Советской Украине остались ещё живые евреи, а некоторые из них не только живые, но даже цветущие и пахнущие при новой власти.
Зато тем летом восемнадцатого года никому не было дела до нас, спрятавшихся в крепости из цветущей сирени, черёмухи, вишни – одно цветение сменялось другим, а мы всё так же чувствовали себя в безопасности.
Асеньку, дочь казацкого полковника, увезли в Новочеркасск мужчины с безупречной выправкой, на которых цивильная одежда смотрелась так же неуместно, как пеньюар на пушечном стволе. Моё горе было чудовищным и сладким, в свою последнюю ночь мы не сомкнули глаз и клялись друг другу непременно найтись в бурлящей каше гражданской войны. При этом понимая, что я и она – всего лишь лёгкие щепочки в кровавом потоке, совершенно случайно встретившиеся однажды. И вряд ли умудримся дожить до следующего счастливого водоворота.