У врага силы утроились, а у Дмитрия – помощников вполовину стало меньше. Задача штурма неимоверно усложнилась: теперь надо как-то вытаскивать из плена Анри и Анастасию.
Если они ещё живы, конечно.
* * *
Из мрачных раздумий Дмитрия вернул сарашонок:
– Идём, руска. Хозяин зовёт.
Когда подходили к селению, ветер переменился, и в ноздри нестерпимо ударило вонью – пахло чем-то гниющим, да вдобавок с резкой примесью аммиака.
Ярилов закашлялся, вытер заслезившиеся глаза:
– Господи, чем так несёт?
– А, это поганица, – мальчишка даже не поморщился, – всякую дрянь стаскивают: дерьмо, звериную требуху, ботву, золу. И старшие мочиться туда велят.
– Зачем?
– Так для огорода же, – удивился сарашонок, – чтобы росло лучше. Потом на грядки относят.
Дмитрий, прикрывая рот рукавом, вошёл в землянку. Волхв возился в полутьме: чадящая плошка едва освещала деревянные полки с горшками, сухие вязанки травы под низким потолком, стонущую женщину на лавке.
Хозяин кивнул русичу:
– Садись. Я скоро закончу.
Велел соплеменнице, нестарой ещё, задрать рубаху – Дмитрий прикрыл глаза, чтобы не пялиться на обнажённое тело, на тяжёлые груди с черносливами сосков.
Волхв достал с полки горшок, снял крышку – запахло серой. Вытащил кусок жёлтого, похожего на мыло, вещества, начал смазывать сочащиеся сукровицей язвы. Женщина притихла.
Колдун закончил процедуру, отпустил страдалицу. Повернулся к Ярилову:
– Ну что, привели тебя огни, куда надо? Я знал, что ты догадаешься за ними пойти.
Дмитрий ответил неуверенно:
– Не знаю. Привиделось многое, но не всё понял. Да и верить ли…
Волхв подошёл, ухватил за запястье. Поглядел на браслет, довольно поцокал языком:
– Конечно, верить. Полюбил тебя Курат. Значит, всё хорошо будет. Придумал уже, как Добриш брать?
– Да какой тут… Погоди, дедушка.
Дмитрий аж вспотел от неожиданной мысли:
– Скажи, ты женщину смазывал. Жёлтым таким. Это сера?
– Жёлтая земля. Самородная, от кожных болезней помогает, и кровь шибче бежит по жилам. Хорошее зелье, природное…
Ярилов не дослушал – нетерпеливо схватил посудину, понюхал. Потрогал пальцем слоистый кусок с жирным блеском.
Старец недовольно крякнул, отобрал горшок, прикрыл крышкой.
– Ишь ты, любопытный. Не хватай, чего не велено. А то недолго и без пальцев…
– Подожди, дедушка. А эта… Поганица, да. Давно тут у вас?
– Так всегда, – удивился волхв, – как одну яму заполним – следующую начинаем.
– Значит, селитру из неё добыть можно?
– Какую такую селитру? Яму поганую, бывает, селитряницей называют, да. А добыть можно из неё емчугу. Только возиться долго: промывать, да щёлок выпаривать, да остужать. Сейчас покажу. Где же была у меня…
Хозяин, гремя горшками, принюхивался к содержимому. Нашёл, протянул на ладони десяток крупных шестигранных кристаллов:
– Вот она, емчуга-то.
Димка впервые за долгое время счастливо рассмеялся:
– Емчуга так емчуга, дедушка. Значит, есть у меня «Змей Горыныч». Будет чем монголам пятки подпалить.
Если вы в детстве не пробовали изобрести порох – значит, детства у вас и не было. Кто-то ограничивался тем, что тщательно обдирал спичечные головки. Кто-то мастерил бомбочки из магниевого порошка, а самые нелюбопытные дербанили патроны из отцовских охотничьих запасов.
Приятель Ярилова Сёмка Глезерман подошёл к делу ответственно, как и положено вундеркинду (после школы Семён стал студентом химфака, уже на втором курсе победил в каком-то международном конкурсе и уехал доучиваться в Германию). Серу и древесный уголь добыть было несложно, а вот с селитрой пришлось нелегко. Глезерман вообще требовал чистоты эксперимента и мечтал обнаружить где-нибудь в Ленинградской области пещеру с вековыми залежами помёта летучих мышей или, в крайнем случае, забытый скотомогильник.
– Понимаешь, Димка, – объяснял будущий Менделеев, – органические отходы разлагаются и выделяют аммиак, а потом нитратные бактерии начинают производить азотную кислоту. Кислота вступает в реакцию с минеральными основаниями, и – хопа! – получаем калиевую селитру всего-то через три года гниения. Правда, там ещё промывать и выпаривать, но это ерунда, дело техники.
Ярилову ковыряться в смердящих отбросах страсть как не хотелось, однако дружба есть дружба. Пришлось согласиться искать жуткую мышиную пещеру или, что ещё страшнее, кладбище домашних животных.
Но с этими экзотическими объектами в окрестностях летнего лагеря «Зеркальный», куда дедушка достал путёвки, было напряжённо. Имелись в наличии только банальные озёра с лягушками да заброшенные окопы. И даже в найденном Димкой и Сёмкой обвалившемся блиндаже глупые летучие мыши почему-то жить отказывались…
Пришлось ждать сентября, чтобы попробовать раздобыть селитру в школьном химклассе или в интернет-магазине («Профанация, – презрительно бормотал Глезерман, – лучше, конечно, натуральный продукт – из гнивших года три человеческих трупов!»). Но вместе с дождями пришёл учебный год, и друзьям стало не до пороха – Димка увлёкся «ДОТой», а Сёмка начал мастерить адронный коллайдер в отцовском гараже…
И вот теперь детское несостоявшееся приключение выручило. Пока одна бригада сарашей, ругаясь, выпаривала чудовищно воняющую «гнилую землю» в медном котле, вторая ушла добывать самородную серу в известном Хозяину месте. С древесным углём было проще всего – кузнец выделил целый мешок.
Ярилов тем временем в сопровождении лучших охотников, не зная отдыха, метался по округе – налаживал связи с окрестными деревнями и ходил на рекогносцировку к стенам города.
Дмитрий очень торопился: по слухам, монголы в ближайшее время собирались отправить в Согдею первый караван с пленными. И этот путь смогут пройти далеко не все.
Уж кому это знать, как не бывшему рабу, а ныне – князю Добриша.
Из записей штабс-капитана Ярилова А. К.
г. Баден-Баден, 19 сентября 1924 года
…было моё удивление, когда я наконец узнал, к то этот таинственный покровитель, оплативший лечение у херра Думкопфа. Должен заметить, что сей весьма известный в Германии эскулап не отходил от меня ни на шаг, отказываясь от прочей практики – значит, его услуги оценивались щедро. Да и проживание в одном из лучших пансионатов швабского городишки с дурацким двойным названием (будто специально – для нездоровых и престарелых, не способных расслышать с первого раза) стоило немало.
Да-да, им оказался тот самый Левинзон. Свою кожанку он сменил на английский клетчатый пиджак, а хромовые сапоги – на ботинки с гетрами, выглядя этаким южноевропейским туристом, жгучим испанцем либо итальянцем. И только правая рука выдавала, стремясь инстинктивно хлопнуть по несуществующей кобуре увесистого маузера.