С тех пор и появился у нас обряд великого гостеприимства, коим положено чтить лишь особ венценосной крови, и который столь редок, сколь и благороден. И с тех пор во многих знатных домах имеется особая печь для обряда великого гостеприимства. Имеется она и в доме герцога
Мархо, и уже скоро будет использована по назначению. Печь эта, скажу вам, – излагал Сфинн – не совсем обычной конструкции…
Торнан обвел взглядом хозяев – герцога и книжника. На какой то миг показалось ему, что за человеческими лицами прячутся бородавчатые и клыкастые хари болотных упырей – как в сказке про богатыря Гайдо, попавшего на пир к Хозяину Кровососов. Он тряхнул головой.
– А… осмелюсь, спросить, – почтительно прервал Чикко. – Наследник престола, так сказать, будет… э э… есть… блюдо?
– Нет, что вы, – снисходительно улыбнулся герцог. – Как можно – мы же не дикари! Он поблагодарит меня за изысканное и ценное угощение, после чего плоть моей дочери будет захоронена в фамильном склепе…
Что-то изменилось в выражении лица Мариссы, и Торнан вдруг понял, что она собирается делать.
Мысленно проклял самыми страшными проклятиями судьбу, приведшую его сюда. Помянул всех демонов и богов до Йух'хиббола С'сагга включительно.
С тоской еще раз поглядел в глаза Мариссы.
Запоздало подумал, что нужно было тогда, в самый первый день, чего нибудь ей сломать или даже слегка подрезать эту бешеную девку. И тогда он пошел бы вдвоем с Чикко, и все было бы просто – потому что в одиночку он бы ничего не смог сделать и назавтра уже спокойно ушел бы из этого поместья, наплевав на мерзкие обычаи этой гнилой империи.
Но исправить уже ничего было нельзя. Нужно было делать что должно, раз ничего другого не оставалось.
– Так вот, печь… – продолжил книжник.
– Я бы хотел на нее взглянуть, – сообщил Торнан как бы между прочим.
– Конечно! – охотно поднялся герцог. – Я ее вам покажу, идемте.
На обширной кухне взору Торнана и в самом деле предстало занятное зрелище. При других раскладах он всенепременно пожелал бы, чтобы в его дворце – ежели таковой у него когда нибудь будет, – на кухне была бы точно такая же печь. Кабана или сразу пару оленей в ней можно было зажарить целиком. Круглая, утопленная в пол, с несколькими поддувалами, большой крышкой на цепях, чтобы можно было опустить ее вниз не надрываясь, большим дымоходом, бронзовой решеткой. И еще четырьмя цепями, спускающимися с ворота на потолке. На каждой висел разомкнутый обруч. Небольшой – как раз для узких девичьих запястий и лодыжек.
Скосив глаза, Торнан посмотрел на Мариссу. Та внешне была спокойна и расслаблена, но он ощущал то дикое внутреннее напряжение, что просто разрывало ее сейчас.
– Эта печь сооружена тут при императоре Ставре, – пояснил герцог, – и никогда не использовалась по назначению. При моем прадеде – он был изрядный вольнодумец – ее даже хотели сломать, но даже он не решился пойти против обычая.
Книжник согласно закивал.
«Так эту штуку тут сделали специально», – подумал Торнан. И сразу стало легче.
Он как бы невзначай придвинулся поближе к горячему колодцу столь замечательной печки. «Уже растопили? Ну, тем лучше».
– Обратите внимание на рисунок, украшающий решетку, – деликатно тронул его за рукав Сфин.
Торнан обратил. Переплетение бронзовых прутьев довольно искусно изображало легенду о дочери нобиля Йиара.
– Это работа самого великого Схуниссия, – восхищенно прошептал герцог. – Сегодня она первый раз будет использована по назначению…
Молча Торнан схватил нобиля и книжника за затылки и крепко стукнул головами.
Головами можно стукнуть по разному. Можно шутя – так, что ничего, кроме звона в ушах, жертвы не почувствуют. Можно до искр в глазах и сотрясения мозгов, коли они есть. Можно до беспамятства. А можно, если есть сила, так, что дробятся черепа и душа отлетает ввысь из вмиг холодеющего тела.
Торнан ударил вполсилы – так, чтобы оба не смогли сопротивляться, ошеломленные болью, но чтобы, не дай Дий, не лишились сознания.
А затем столкнул их вниз, прямо в дышащий жаром колодец печи.
В следующий миг Марисса подскочила сбоку, ударом сапога сбила решетку и подхваченной с пола скамейкой расплющила медный запор.
И под двухголосый вой заживо жарящихся хозяина и слуги они развернулись навстречу влетевшим в кухню – как чувствовали! – телохранителям.
Работа в паре – едва ли не самый сложный раздел фехтования, требующий сноровки и тренировки. Но будь Торнан тогда в состоянии соображать, он бы несомненно пришел к выводу, что лучшего второго номера, чем Марисса, представить невозможно. Избитые слова о невидимой связи, возникающей между бойцами, и о понимании с полувзгляда стали явью.
Выпад, уклонение, удар, выпад, уклонение, удар… Отбить обухом ятагана рапиру, которой его пытаются проткнуть, как назначенного на жаркое цыпленка, сместиться влево, давая дорогу скимитару, – и длинный костлявый мужик падает с разрубленной ключицей. Встретить эфесом предназначенный Мариссе взмах «кошкодера», поднырнуть под клинок и сверху вниз отхватить кисть противника, чтобы через секунду фалькатта амазонки оборвала его жизнь. Пропустить над собой гизарму и из низкой стойки нанести удар в печень седому усатому дядьке с серебряной медалью на отвороте камзола. Извини, брат, такова жизнь…
Их враги падали, обливаясь кровью из страшных рубленых ран – клинки Мариссы и капитана ковались из расчета, что ими будут рубить людей в доспехах, а на охранниках сенатора не было даже парадных лат.
«Только бы тут не оказалось лучников!» – подумал Торнан, прикончив спущенного со сворки волкодава, а через мгновение – протыкая кинувшегося с навахой псаря.
К их счастью, в поместье не было ни луков, ни арбалетов, ни этих новомодных штучек, плюющихся огнем на сорок шагов, про которые он только слышал, но не видел.
Поэтому спустя минуту они ворвались в комнату, где, замерев, сидели трое: Лиэнн, жрец и гувернантка. Хозяйская дочь замерла, не донеся до рта ложку с капустой.
Схватив взвизгнувшую девчонку и перебросив ее Мариссе, Торнан мимолетным движением сбил на пол жреца, пытавшегося его остановить, и рванулся к выходу на галерею.
В главном зале их ждало прелюбопытное зрелище: Чикко, бегущий по длинному пиршественному столу и довольно ловко отбивающийся при этом от компании слуг и стражников, пытающихся стащить его вниз. При этом он странно подпрыгивал, вертелся на месте, извивался всем телом, и, глядя на его ужимки и прыжки, Торнан вдруг почувствовал странное оцепенение, а из глубин сознания всплыл вопрос: а что, собственно, он делает тут и куда бежит? Но через долю мгновения совладал с собой, успев отвести глаза. Его друг сейчас демонстрировал то, о чем даже легенды почти не говорили: тот самый танец фоморских шаманов, который при должном исполнении дает почти божественную власть.