– Давай, только потихоньку, – прошептал я, сглотнув приступ детского страха.
Соловей кивнул, и, ухватившись каждый за свою рукоять, мы потянули дверь на себя.
Из образовавшейся щели на нас пахнуло холодом. Мой друг направил фонарь в отверстие. Далее опять шел проход. Что-то таинственное и зловещее скрывалось в блуждающей вокруг фонаря тьме. На этот раз луч не достиг ни стены, ни двери. Он уходил по тоннелю вперед, постепенно сливаясь с его темнотой. Я почувствовал, как у меня засосало под ложечкой, а в горле появился ватный ком. Вдруг фонарик в руке Соловья мигнул, ослепив нас на мгновение отсутствием света, и вспыхнул вновь. Решение было принято молниеносно – назад!
Соловей шел впереди. Я следовал за ним, все время оглядываясь на догоняющий сумрак. Его холодные мягкие лапы неслышно опускались в мои убегающие следы и, маскируя их под своими ступнями, продолжали несуществующую погоню за обнаглевшими от смелости малышами.
А ведь у Соловья на фонарике есть кнопка, которой он хвастался пару недель назад, когда бабушка купила ему эту штуку, вспомнил я. При нажатии на кнопку свет гас без щелчка, и, возможно, Соловей специально воспользовался ею, когда мы стояли в той комнате, анализировал я на ходу случившееся. Ну и черт с ним! Разбираться по этому поводу не буду!
Запах сырости и духота усилились. Истосковавшееся в одиночестве безмолвие провожало нас глазами сгущающихся потемок и не желало отпускать смельчаков на свободу.
Вернувшись на перекресток второго зала, мы пересекли его, стараясь ступать по земляному полу как можно тише, чтобы не разбудить богиню ночных чудовищ – Гекату. Проход стал сужаться, и впереди замаячил свет. В этот момент я понял, что выход близок.
И хотя вздохнуть свободно
В полный вздох еще не мог,
Чую – жив! Тропой обходной
Из жары, из тьмы безводной
Душу с телом доволок [303] .
Наружу мы выбрались настоящими героями, вернувшимися с того света в одном порожняке с Василием Тёркиным. Счастливые – оттого что сделали это. Оттого, что это закончилось. И оттого, что «комендант иного мира за охраной суетной не заметил пассажиров на площадке тормозной» [304] .
Глядя на измазанные паутиной лица друзей, Пупок, как всегда, подсмеивался над нами, а Егор уважительно помалкивал, так как в то время он был еще скромным толстячком и духовным бутоном, раскрывшимся и расцветшим чуть позже …
Вовка Егоров вместе с мамой занимал комнату в трехкомнатной коммунальной квартире на последнем этаже. Вместе с ними в комнате числился отец Егора, которого тоже звали Владимир. Егор рассказывал нам, что его отец – мастер спорта по гонкам на мотоцикле, боксу и виртуозный игрок на гитаре.
Первый раз я увидел отца Егора, когда нам было лет семь. Это был невысокий худой смуглый мужчина с решительными чертами красивого лица. Он отсидел к тому времени очередной срок и вышел на волю – не то на год, не то на полгода, – прежде чем снова сесть в тюрьму. Так продолжалось еще лет восемь, пока он не сгинул после очередного освобождения в никому не известном направлении, успев перед этим привить сыну не только страсть к мотоциклам, любовь к гитаре, но и романтику еще одной реальности нашего мира – зоны. Егор попал в нее, даже не достигнув совершеннолетия. «Малолетка» [305] была суровой школой жизни, и, выйдя на волю, Вовка рассказывал, как залетев в тюремный лазарет после очередной неудачной драки, он разрезал лезвием заживающие на голове раны, чтобы подольше находиться в невесомости больничной палаты и поменьше – в концлагере для непослушных детей.
Мульт: Такие дела…
Пупок же смеялся над нами еще и потому, что сам жил под землей и давно уже привык к сырости полуподвала. Его мама, тихая, немногословная женщина, была дворничихой. Она одна воспитывала детей – сына Сергея и дочку Лену. Отец Пупка утонул в Волге, пытаясь на спор переплыть реку. Серьезные поступки требуют серьезных тренировок, но пьяный человек предпочитает обходиться жидким допингом, и финал наступает еще до финиша, независимо от того, простой ли ты дворник или популярный скрипач [306] .
Жили они в подвале, который выделило для них домоуправление. Маленькие квадратные отверстия на уровне земли заменяли им окна. Пол был земляной, кое-где проложенный досками. Сергея прозвали Пупком взрослые пацаны – за его маленький рост (чуть выше их пупков). Несмотря на это, Серега с легкостью вступал в любое сражение. Подпрыгивая, он наносил серию молниеносных ударов в голову противника и быстро отступал, если спор не удавалось решить нахрапом. В общем, это был очень живой мальчишка с русыми волосами и нежно-голубыми глазами, в отличие от Соловья, у которого глаза были темно-синими, а волосы светлыми, как хорошо просушенная солома.
А встреча на поверхности земли при выходе из бомбоубежища хоть и напоминала встречу на Эльбе, но не сохранилась в памяти потомков, так как не была запротоколирована ни одним летописцем.
Четыре года спустя я вернусь в это бомбоубежище, чтобы выполнить миссию кладосоздателя и повысить ценность сооружения.
Произойдет это так. Будучи уже пятиклассником, я подружился с мальчиком из интеллигентной, музыкально-театральной семьи. Гуляя как-то в его дворе по улице Комсомольская, 10, я познакомился с необычным человеком – высоким стариком с добрыми глазами и большими сильными руками. Кисти рук старика походили на два кузнечных молота, и предметы, попадая в его руки, становились маленькими и хрупкими, как наш мир. Старик был стар, худ и изможден, а вот глаза цвета моря были молодыми и веселыми. Глаза человека, который никогда не сдается [307] и ничего уже не боится в этой пустяшной жизни – в этих оковах грехов.
Меня всегда тянуло к старикам. К их суровым, задумчивым лицам. К их бугристым рукам. Будто что-то подсказывало любознательному подростку, что старые корни моего города могут передать юному саженцу какое-то знание, силу, которые я не получу ни в школах, ни за их пределами.
Этот старик оказался человеком, чья судьба связана с нынешним обликом Центрального района Волгограда и одним из любимых мест отдыха жителей города. После войны он работал в команде главного архитектора Василия Симбирцева и по его проекту возводил лестницу, спускающуюся к берегу Волги и поднимающуюся к фонтану «Дружба» – зависит от того, кто по ней идет: турист, прибывший на теплоходе, или горожанин, спешащий на утреннюю рыбалку.
Дело было весной. Я прогуливался во дворе старика вместе с Лешкой – подростком из своего двора. Иногда я брал с собой этого мальчугана. Лешка был на два года младше меня и представлял собой лучшую половину подрастающего в «двадцатке» поколения. Погода была отличная, делать было нечего, и, слоняясь по центру, мы зашли в этот двор, предварительно настреляв у прохожих денег и купив мороженое.