Мульт: Что может быть отвратительнее служению Амону – защитнику фараонов? [290] Только судьба лузера, пойманного ими на демонстрации народных чувств.
Нетрудно представить семейную жизнь человека, возвращающегося домой с двумя членами, где свой собственный всегда проигрывает размером и стойкостью резиновому представителю власти. О каком самолюбии, кроме государственного эгоизма, может идти речь внутри данного индивидуума на брачном ложе общества и личности, девиантной [291] ему во всем? Только избивая и насилуя, эта особь излучает удовольствие, проявляя тем самым державные судороги героического семяизвержения задыхающейся в рекреационных [292] потугах метрополии на оплодотворенные ниц колонии.
В общей каше современного общества «черепашки ниндзя» на службе у государства играют роль пугала во сне ребенка: страшно и одновременно унизительно от понимания того, что это – с резиновой палкой в руке – заточено всегда против тебя и никогда – против диктатора.
14
Наступившая зима принесла сугробы, морозы и надежду на новые дутыши, так как двухполозные детские коньки устарели не только морально, но и физически. Вместе с пацанами и слесарем дядей Федей мы залили каток. Замотали дверь на площадку проволокой и стали поочередно дежурить, чтобы кто-нибудь из мальчишек соседнего двора не зашел на еще не замерзший лед и не испортил его отпечатками сапог или валенок. Лучше всего площадка просматривалась из окон Соловья. Его балкон находился над хоккейным полем на пятом этаже. В случае возникновения опасности Соловей выбегал на балкон, издавал громкий свист и вновь прятался в тепло. Те из нас, кто был во дворе, тут же спешили к площадке, а те, кто был на ней, кричали: «Утекай!» – и бросались наутек, не догадываясь, что в подворотне их ждет маньяк Лагутенко, чтобы запечатлеть, а много лет спустя – обрисовать картину их утеканий в своих музыкальных мемуарах [293] .
Соловей был страстным хоккеистом и моим главным соперником во всех видах спорта. Его сказочный пращур, Соловей-Разбойник, передал своему потомку через множество поколений немалую толику лихого безумия и внутреннего беспредела. Но в то далекое время он считался ребенком. Поэтому его проказы оценивались с высоты взрослой любознательности и представлялись детскими шалостями, с некоторыми отклонениями от нормы.
Как-то, в четвертом классе, он в очередной раз прогулял школу, и мама в очередной раз не пустила его вечером на хоккейный матч-реванш, который в очередной раз попытались взять пацаны из соседнего домоуправления. Гоняя шайбу по площадке, краем глаза я видел, как голова Соловья маячит в окне его комнаты, пытаясь расплавить горячим лбом мешающий обзору иней. В конце концов, не выдержав испытания созерцанием и вспомнив важнейшие категории бихевиоризма [294] , Соловей дождался мгновения, когда мама зашла в ванную, а стимул ткнул голову хоккеиста побудительным моментом, вызвав у Соловья ответную команду «утекай!», и, схватив в охапку клюшку, коньки и куртку, он выскочил в подъезд босиком. Соловей так спешил захлопнуть за собой входную дверь, что приплюснул ею большой палец ноги и оторвал часть ногтя, даже не заметив полученной травмы. Он прибежал на поле и пытался какое-то время играть, пока боль не сломала его трудновоспитуемую натуру и не взяла верх над спортивным азартом четвероклашки. Дома к пальцу без ногтя добавилась порка без штанов, из чего он все равно не смог сделать вывод, что (назидательно), когда поведением личности движут биологические силы, поступки не должны заключаться в разрядке создаваемого ими напряжения…
Мама Соловья, высокая стройная женщина, любившая коньяк и жившая без мужа, не утруждала себя поиском (среди извивающихся конечностей сына) той самой центральной части тела, используемой для воспитания подростков, которое по мере взросления приобретает соблазнительные формы у противоположной мне половины человечества. Она была уверена, что для воспитательной роли ее сына подходят мослы, мышцы, сухожилия и даже костный каркас головы. Поэтому наутро Соловей частенько появлялся с синяком или полосой на шее от широкого кожаного ремня, купленного матерью специально для этих целей.
Мульт: Такая вот штука – детство под пятой взрослых: свои забавы взрослые называют делом, а детские – хулиганством или бездельем, несмотря на то, что дети считают их своим делом и не играют, как некоторые товарищи, в настоящие войны.
В детстве зима такое же прекрасное время года, как и лето. Каждое утро она дарит надежду на вечер, шайбу, клюшку и коньки, а иногда и санки. Это длится недолго – всего несколько лет, после чего воззрения общества начинают овладевать подростком, выдавливая из него естественные интересы и подменяя их искусственными привязанностями.
Санки, хоккей и футбол со временем заменяют сигареты, гитара, вино и умозрительное заключение, делящее увлечения на несолидные – до двенадцати лет, и солидные – после четырнадцати.
Но то время было прекрасным, потому что мама наконец-то купила мне старенькие, не совсем убитые дутыши, и я тут же кинулся испытывать их на свежем льду. Перед нашим подъездом была замерзшая лужица. Поскользнувшись, я грохнулся со всего разбега подбородком об асфальт, и кровь… Теплая, липкая кровь… потекла красной змейкой, согревая подбородок и шею растяпы.
Может, все же хоккей? – размышлял раззява, глядя на спортивную площадку, где пацаны гоняли неуязвимую шайбу, пытаясь забить гол. Но, вытерев варежкой с шеи эритроциты и тромбоциты, Давид понял, что нужно спешить домой.
Мама отвела сына в травмпункт, и травматолог наложил очередной шов, а Госстрах раскошелился, пополнив наши сбережения на некую сумму. Сумму столь мизерную, что, даже положив ее на депозит в Сбербанк сроком на сорок лет, я не смог бы позволить себе что-то такое, что удовлетворило бы взыскательный вкус гедониста и избавило его от окружающей серости и душевной вьюги во все дни до скончания века.
А на том месте, где у меня текла кровь (алая, свежая кровь Младенца – Агнца мужского пола), осталась метка – рубец, склеенный неуклюжей рукой природы. Я различаю его в зеркале, когда брею подбородок, совершая макрух. Вчера утром он меня видел… Сегодня?.. Сегодня занят был руководством предвечным и несотворённым для глупого и смешного человечества. Одним словом – насх…