Знакомство Котенева с Татьяной Васильевной Ставич состоялось совершенно случайно — бывает так, что судьба долго готовится свести вместе двух людей, но все никак не решается и даже сама ставит им преграды, разводя их в стороны, а потом вдруг наступает момент, когда промедление уже смерти подобно и каждый, если не встретит другого, пойдет по иному пути.
Отправляясь на очередное совещание к смежникам, Михаил Павлович не предполагал, что в этот день в его личной жизни произойдут определенные изменения, со временем приобретшие характер необратимых. Он тогда вообще мало задумывался над подобными проблемами — молодая, привлекательная жена, еще не успевшая стать привычной и волновавшая его как мужчину, не давала пока повода задуматься над необходимостью заводить интрижки. Нет, Котенев отнюдь не слыл праведником, но все проходило как-то так, не трогая сердце и оставляя лишь недолгие приятные воспоминания, быстро вытеснявшиеся Лидой, его Лидушкой — неизменно очаровательной, заботливой хозяйкой и любящей женой.
Когда ему представили Татьяну Ставич — нового экономиста у смежников, — Михаил Павлович только скользнул по ее лицу равнодушно-приветливым взглядом и одарил молодую женщину дежурной улыбкой. И тут же забыл о ней, вежливо кивнув и отойдя для разговора с главным инженером.
Второй раз они встретились тоже по делу — Котенев приехал отстаивать неотъемлемые права своего объединения.
Директор пригласил для разговора главного инженера и начальника планового отдела, вместе с которым пришла Татьяна Васильевна. Сидя напротив нее за широким и длинным столом в директорском кабинете, Михаил Павлович получил возможность приглядеться к новому экономисту — высокая грудь, красивые глаза, умело наложенный грим. Неброская, но очень привлекательная, уютная и располагающая к себе женщина. Когда Ставич выходила, чтобы принести необходимые документы, Котенев успел убедиться, что и ноги у нее высший класс. И тут же вспомнил присказку давнего приятеля, философски рассуждавшего: если вижу красивую бабу, думаю: почему не моя, а когда станет моей, не дает покоя другая мысль: зачем она мне?
Действительно, зачем она Михаилу Павловичу? Ставич явно не из тех, кто готов на недолгие, ни к чему не обязывающие связи. Она не станет благосклонно принимать подарки-откупы при расставании, а потом шарить вокруг глазами в поисках нового достойного приключения, способного принести шубку, цветной телевизор или нечто подобное — хотя бы продвижение по службе или теплое местечко. Нет, она явно не из таких, и надо ли топтаться вокруг в брачном танце, как мальчишка? Слава богу, пятый десяток разменял, повидал кое-чего в жизни. Но отчего же тянет к ней и хочется ощутить ее ладонь на своей щеке, зарыться носом в пушистые волосы, прижать к себе, чувствуя, как податливо-упруго изгибается стройное тело?
После совещания он специально завел разговор, позволивший Ставич задержаться и принять в нем участие. Почему-то не хотелось, чтобы она ушла, исчезла за высокими дверями кабинета, обитыми коричневым дерматином.
Месяц или два они не виделись — не было причин ездить к смежникам, и все ограничивалось телефонными звонками.
Когда Лиду в очередной раз положили в больницу на обследование, Котенев промаялся несколько дней, потом решился и набрал номер служебного телефона Татьяны Васильевны. Растягивая слова, сбиваясь и ругая себя за нерешительность, Михаил Павлович пригласил ее поужинать. К его удивлению, она согласилась.
В ресторане он сунул метру четвертную и получил столик на двоих, заказал ужин и, неожиданно для себя, начал выкладывать Ставич все как на духу — про неудачную женитьбу в молодости, долгое одиночество, счастливо обретенную Лиду и про ее ужасную болезнь, лишившую его последней надежды иметь детей.
Татьяна слушала не перебивая. Не кокетничала, не строила из себя черт знает что, а приняла его исповедь просто и естественно, словно они были старыми добрыми знакомыми или случайными попутчиками, доверившими друг другу самое сокровенное в полной уверенности, что оно не пойдет дальше гулять по свету. Она тоже рассказала о себе: недолгое и неудачное замужество, детей не было, разменялись и живет теперь одна, в новом районе. Сама родом не из Москвы, дома остались родители, и вообще, ее жизнь как у среднестатистической Марии Ивановны.
— Почему Марии Ивановны? — не понял Котенев.
Михаил Павлович после ужина отвез Ставич домой, вернулся к себе и долго курил, сидя на кухне, — какие бесы толкают его в пропасть страстей и как понять самого себя: неужели он любит одновременно двух женщин? Бывает ли такое, чтобы влекло к жене, прошибала слеза от умильной жалости к ней, чтобы хотелось ее успокоить, приласкать и в то же время чтобы в крови полыхал пожар при виде другой женщины, везде мерещилась она и приходила к тебе во сне? Чтобы желал слышать ее голос и упивался им, не вникая в суть произносимых слов, чтобы перед мысленным взором везде и всюду она — ее руки, губы, волосы?..
После того вечера они начали встречаться, тщательно скрывая это от всех. Через год Татьяна родила ему дочь. Михаил Павлович зарегистрировал ребенка на свою фамилию, но настоял, чтобы девочку отправили к родителям Ставич. Если выдавалось свободное время, они вместе ездили на машине проведать дочку, скрывая и от Татьяниных родителей, что не состоят в браке. Он видел, как двойственное положение тяготит ее, да и Лида о многом догадывалась, но не находил в себе сил поставить точку на семейной жизни, а Татьяна терпела и не подталкивала его. Он умасливал ее подарками, завалил деньгами и роскошными игрушками дочь, а на душе день и ночь скребло — ну, когда же ты наконец решишься? А тут еще посадили брата Лиды — дурака Виталия, — связавшегося с валютными операциями. Жена была просто не в себе, и он серьезно опасался за ее психическое состояние. Так и жил на два дома, разрывая сердце на части и не имея сил ни на что окончательно решиться…
Татьяна встретила его в длинном черном халате с вышитой на груди фиолетовой розой — его подарок, привезенный из загранкомандировки. Поцеловав ее в шею и ощутив тонкий запах духов, он в который раз дал себе слово презреть наконец давно обременявшие его правила приличия и переехать к ней окончательно. Совсем не хочется уходить отсюда и возвращаться к скандалам и просьбам. Но, видимо, еще не созрел, не произошел тот последний толчок, готовый побудить сорваться с места и, как камень, катящийся с горы, лететь вперед, не имея возможности вернуться.
— Поужинаешь? — Она помогла ему снять пиджак и подала тапочки.
— Нет, пожалуй, только чаю. — Он поймал ее руку и поднес к губам.
Боже, от чего он заставляет себя ежедневно отказываться и, главное, зачем? Идет на поводу собственной непонятной раздвоенности, страха потерять то, что есть в Лиде, не найдя этого в Татьяне? И в то же время потерять в Татьяне, не найдя в Лидии? Неужели он так и будет ходить от одной к другой, боясь сознаться себе, что его это почему-то устраивает? Но почему?
На кухне Котенев с удовольствием принял из ее рук чашку и почувствовал, что он дома, в тихой обители, защищающей от любых невзгод. Татьяна что-то негромко рассказывала о своих новостях, а он, мелкими глотками прихлебывая чай, наслаждался покоем и звуком ее голоса, совершенно не вникая в то, что она говорит, — главное, она здесь, рядом.